но уже давно жила на Украине).
«Вот тоже мне, кацапка голосистая!» – подумал Жора, натягивая носки.
Когда он облачился в костюм, процесс сдачи белья уже закончился, и Алла наливала в два стакана из титана кипяток для кофе.
– Умыться не хочешь? – спросила она через плечо.
– Можно, – ответил он и вышел в коридор.
В дальнем конце у туалета толпилась очередь с полотенцами, мыльницами, бритвами, расчёсками, тюбиками, зубными щётками.
Алла поставила на стол стаканы с кипятком в металлических подстаканниках, бросила в них по ложке растворимого кофе и несколько кусков сахара.
– Пойдём, я тебе туалет открою, – бросила она ему.
Она открыла туалет возле дежурного купе, блестевший ослепительной чистотой, и даже с горячей водой в кране.
– Ого, там тоже так? – спросил Жора про туалет в противоположном конце коридора.
Алла скептически недвусмысленно скривилась:
– Ещё чего? Ладно, ты тут умывайся, я тебя закрою, чтобы не лезли всякие.
Из коридора послышался шум и из-за двери донёсся голос Аллы: «Этот туалет не работает! Ну и что, что вы пассажиры? А я не хочу! Потому что не хочу! Да жалуйтесь! Кому хотите! Но я ваши рожи запомню! А вот потом увидите, что будет! Ага!»
Жора не спеша умылся под эту ругань, почистил зубы, потом приспустил штаны и помыл свой опухший и посиневший член.
Когда он вышел, Алла ещё усмиряла пассажиров, что-то выкрикивая, матерясь и размахивая перед их лицами пустой бутылкой от выпитой ими ночью водки. Пассажиры отступали под её натиском.
Он позвал её. Она обернулась, быстро подошла и на ключ закрыла туалет:
– Всё, финит а-ля комедьон! Расходись!
Пассажиры отступили: сражение за второй туалет закончилось победой проводника.
Когда они остались вдвоём, он, отхлебнув крепкого ароматного кофе, сказал ей как комплимент:
– Если меня когда-нибудь вдруг кто-то попросит показать ему настоящего, живого большевика, я скажу ему: «Большевика показать не могу, но большевичку – покажу непременно!» Ты только не исчезай никуда и не умирай, ладно?
– Ладно, – засмеялась Алла и села к нему на колени. – Ты не сердишься на меня за вчерашнее?
Он немного помолчал, а потом сказал:
– Если и сержусь, то уже не так сильно, как вчера!
Когда Жора вышел на перрон Киевского вокзала, где суетились пассажиры, встречающие и носильщики, то вдруг почувствовал себя счастливым. От вчерашней удручённости не осталась и следа.
Вероника и Гладышев стояли на перроне с чемоданами и ждали его.
Жора поймал носильщика, отбив его тройной ценой у какой-то бабульки, и вместе с трофеем направился к ним.
Вероника демонстративно отвернулась. Гладышел буркнул: «Доброе утро!»
Жора пребывал в отличном настроении. Столичный воздух пьянил его предчувствием удачи, и он решил, что никому не
