увидел, что читаю классику, а не современную порнуху, уважаю классиков, держу классиков на видном месте, время от времени перечитываю. А вообще слово «классики» произношу часто и всегда уважительно.
Томберг, однако, посмотрел на меня с мягкой укоризной.
– Но как можно читать с экрана? – воскликнул он и добавил патетически: – Не понимаю!.. Просто не понимаю, уж простите великодушно. Это же… это же нелепо! И глаза портятся.
Я покачал головой.
– Это старые представления. Помните большие безобразные мониторы, что едва помещались на столе, похожие на телевизоры?.. Вот те – да, могли влиять на зрение, если, конечно, пялиться на экран неотрывно по двенадцать часов. Ведь что такое тот экран: это та же лампа! А нынешние, жидкокристаллические, построены по другому принципу. На глаза уж никак не повлияют.
Он воскликнул еще патетичнее:
– Но а сама эта штука, этот бездушный элбук? Я хочу держать в руках именно шуршащее страницами, пахнущее типографской краской, чувствовать твердый переплет, который открывается, как раковина нежнейшей устрицы, а там дивное лакомство форзаца, дальше смотрю на титул, уже предвкушая все наслаждение пиршеством, уже слюньки текут, уже страницы шуршат, я слегка сгибаю страницы и бегло пропускаю под пальцами, как опытный картежник, что тасует колоду карт, но не позволяю глазу ухватить хотя бы слово, чтобы не иметь ни малейшего представления о том, что там будет в середине действия, а вы же знаете, какая хитрая штука наш глаз: может при любой скорости выхватить слово, а то и фразу, что сразу раскроет тщательно упрятанный замысел хитроумного автора…
Он задохнулся, сглотнул слюну, кадык дернулся, глаза смотрели мечтательно в пространство, а пальцы нервно дергались, я видел, что они бережно гладят корешок, трогают торец, прощупывают наличие каптала.
– Вы так хорошо рассказываете, – признался я, – что я просто все это увидел!
– Но а как же иначе? – воскликнул он. – Как же?.. Я люблю, я обожаю книги!.. Я вдыхаю их запах, как женщина вдыхает самые изысканные духи. Я смотрю на ряды их корешков, как на лучшие в мире картины, скульптуры или… да что угодно, когда-либо созданное человеком, природой или Творцом! И как от этого дивного мира отказаться?
Я промолчал, любуясь его раскрасневшимся вдохновенным лицом. Я казался себе человеком, приехавшим на первом автомобиле, дребезжащем и отчаянно чихающем отвратительным бензином, к зданию театра, где уже ждут окончания спектакля роскошные и элегантные кареты, коляски, дрожки. Мой автомобиль, понятно, – это слепок с кареты, только вместо коней там впереди примитивный мотор, что шумит страшно, дребезжит, гремит, во все щели вылетают капли грязного кипящего бензина, обжигают кожу и непоправимо пачкают одежду. Благородные кареты сторонятся меня, грязного и нелепого, а господа, выходя из здания театра, смотрят с недоумением и брезгливой жалостью, как на недоумка. Ну кто же сядет в такие вот чудовища, где нет приятного и привычного запаха конского пота, поскрипывания конской сбруи, покачивания на высоких рессорах, щелканья кнута извозчика?
