ней стремится – но не доберётся.
Повсюду снег, он тёмен, как весной.
В его нагромождениях набухших
так странен этот пёстрый наносной
осадок серпантина и хлопушек.
И дворик, что в окне моём, и тот,
что за углом, сомкнули веки шторок –
и слушают, как женщина идёт…
И этот миг непостижимо долог.
Впечатанный в тропинку серпантин,
как след свечи, витиевато-восков,
и он, и двор, и вечер – лишь один
из бесконечной череды набросков.
Назавтра я пойду дышать зимой,
и, может, в поле зренья у кого-то
моя прогулка, путь короткий мой,
едва мелькнув, останется, как фото.
И я, бредущий к небу напрямик
по сухотравью, вставшему ершисто,
застыну, инкрустированный в миг,
который никогда не завершится.
***
Всё слишком быстро, слишком быстро.
Планета кажется непрочной.
В фонарном свете серебриста
вода, не принятая почвой.
Ох, эти стены из картона
и эта мебель из фанеры!
Вокруг меня опять контора.
Я рассыпаюсь на фонемы.
Я рассыпаюсь, просыпаюсь,
когда, как пьяная плясунья,
приходит снова жизнь без пауз
со всеми знаками безумья.
Она не помнит то, что было,
она жуёт без перерыва.
Всё слишком быстро, слишком быстро –
и временами слишком криво.
На этот торт не надо вишен,
чудес, притянутых за уши.
Мир жил и, видишь, как-то выжил,
хотя пространство стало уже.
Мы изучили все повторы,
провал минуя за провалом,
пусть зло из ящика Пандоры
ползёт с азартом небывалым.
Так что ж, удержимся и ныне –
в старинном доме у границы,
где на расколотой лепнине
что ни весна гнездятся птицы.
В забытом доме, где на фоне
разрухи, ссадин и пробоин –
играет солнце на фарфоре,
и розы вьются по обоям.
Пусть даже всё чрезмерно быстро,
и мы, заваленные почтой,
горим – от пахоты, от быта,
от ощущения непрочной
планеты. Призраки распада
смешны, как, впрочем, и адепты,
залегшие в полях у сада,
чьи кроны инеем одеты.
***
26 февраля 1977 года
К 40-летию свадьбы моих родителей Сергея и Натальи Денисенко
Благословляю день, прошедший до меня,
мелькнувший
