сказала она. – Несколько раз. Моему отцу довелось прочитать курс лекций в Джорджтаунском университете.
– Его я и окончил. Хорошее заведение.
– Мы уезжаем туда через несколько недель – ему предстоит рекламный тур в связи с его книгой. Она только что вышла в Штатах.
– О чем она?
– Ее название – «Генетическая бомба – холокост двадцать первого века».
Он посмотрел на нее и осторожно попробовал горячий кофе.
– Не очень ли противоречиво?
– Очень. Но мой отец не может не быть противоречивым. Что далеко не всегда идет ему на пользу.
– Я заметил, читая его публикации, что он не очень старается поддерживать нормы и правила, принятые в его профессии.
– Нет, он не старается.
– А вы?
– Я прилагаю все силы, чтобы он оставался таким же прямым и принципиальным.
– Вы не поддерживаете его точку зрения, что патентование ошибочно?
Она покачала головой, и Коннор заметил тень печали на ее лице.
– Мистер Моллой, мой отец – гений, но, как и многие гении, он не всегда осознает, что живет в реальном мире. Я понимаю его взгляды относительно распространения знаний, особенно по генетике, но искренне верю в систему патентования. Я верю в эту компанию – и чувствую, какие нам оказывают тут привилегии.
Коннор слегка упал духом, уловив искренность, с которой она говорила. Она отнюдь не старалась произвести впечатление.
«Дай мне время, – подумал он. – Дай мне время, и я заставлю тебя изменить мнение об этой компании. Обещаю».
17
Рединг, Англия. Вторник, 13 сентября 1994 года
Капли дождя шариками скатывались с блестящего капота маленького синего «ниссана». В салоне пахло лаком и политурой; виниловая поверхность панельной доски и крышка бардачка были отполированы до блеска, ковровые половички в машине отмыты с шампунем. В последний раз, когда Алан Джонсон сидел в машине своего тестя, он обратил внимание на ее убогое состояние: на полу валялись старые газеты, конфетные обертки, желтые стикеры. Должно быть, тесть специально прибрал в ней к похоронам.
«Дворники» описывали дуги по ветровому стеклу, но из-за слез, застилавших глаза, Алан видел только потоки дождевых струй. Теперь они стояли перед домом; в садике у крыльца поздние розы, которые так и не успели отцвести, клонились под тяжестью дождевой воды. Это были розы Сары; она поливала их, ухаживала за ними… и она никогда не увидит их. Она вообще больше никогда не увидит цветов.
Она ушла.
Мертва.
И не вернется. Никогда.
Всего пять часов, но уже начало смеркаться. Редкие пятна травы выглядели запущенными и заброшенными; кое-где среди них были вкопаны саженцы вишни, привязанные к кольям. Все окна были темны. Нигде не было ни проблеска света. Сара всегда внушала ему, как важно оставлять свет, когда ты уходишь из дому. Она вообще была практичной, куда более
