всех, кто есть и были,Не знать вины…
– О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!..
Да, там, в небытии придется «стать как лед! – / Не зная ни того, что было, / И что придет…», «Забыть свои слова и голос, / И блеск волос…», «Забыть… Все шалости свои, все бури / И все стихи…» Так внешняя жизнь Цветаевой, то, что она именовала бытом, – благополучна; внутренняя, духовная, то, что называлось бытием, – драматична.
В ноябре-декабре 1913 года Марина несколько раз выступила в Феодосии на литературных вечерах с чтением стихов вместе с сестрой Анастасией и приезжавшим из Коктебеля Волошиным. Газета «Крымское слово» назвала Цветаеву «молодой талантливой поэтессой», а по поводу одного из декабрьских вечеров писала: «апофеоз вечера был в тот момент, когда тесно сгрудившаяся публика обступила сестер Цветаевых у сцены и настойчиво просила прочитать еще немного стихотворений. Еще и еще раз понеслись бурные рукоплескания…» Во время одного из выступлений, когда Цветаева объявила стихи к дочери, «вся зала ахнула, а кто-то восторженно крикнул: «Браво!»»
Последнее стихотворение, написанное в 1913 году и датированное 26 декабря, посвящено «Генералам двенадцатого года» – героям Отечественной войны 1812 года, «очаровательным франтам минувших лет», в первую очередь – Тучкову-четвертому (в русской армии старшим офицерам, носившим одинаковые фамилии – родственникам, просто однофамильцам, – во избежание путаницы к фамилии добавлялись порядковые номера, сохранявшиеся на все время службы: Иванов VI, Иванов IX и т. д.). Стихотворение имеет посвящение-эпиграф: «Сергею» (Эфрону), чьи предки по линии матери, Дурново, когда-то служили в Императорской гвардии. Романтизируя и мифологизируя это прошлое, Цветаева как-то купила стакан для карандашей с лубочным портретом Тучкова-четвертого. По словам дочери, эта «гравюра полустертая» «сопутствовала маме всю жизнь, стояла на ее столе, с карандашами, ручками. Ездила из России, вернулась в Россию…». «Ах, на гравюре полустертой, / В один великолепный миг, / Я встретила, Тучков-четвертый, / Ваш нежный лик». И, обращаясь уже ко всем: «Вы были дети и герои, / Вы все могли!»
Первое полугодие 1914-го складывалось относительно спокойно. 3 января Цветаева вместе с Волошиным вновь выступала с чтением стихов на студенческом вечере в феодосийской мужской гимназии.
Увлеченно включилась Марина Цветаева в переписку с В. В. Розановым, начатую незадолго перед тем сестрой Анастасией. Розанов, писатель и философ, своими исповедально-философскими афоризмами, эссе, изданными под названием «Уединенное», оказался в чем-то близок им, молодым женщинам. В письмах к Розанову Марина Цветаева не соблюдает дистанции возраста, с обезоруживающей искренностью рассказывает о себе и своей жизни.
«Феодосия, 7-го марта 1914 г., пятница. Милый, милый Василий Васильевич.
Сейчас во всем моем существе какое-то ликование, я сделалась доброй, всем говорю приятное, хочется не ходить, а бегать, не бегать, а лететь, – и все из-за Вашего письма к Асе – чудного, настоящего – «как надо!». Я ничего не читала из Ваших книг, кроме «Уединенного»,
