что меняющие положение и окружающие меня огоньки уж очень похожи на глаза – яркие, прищуренные, горящие недобрым для меня огнем. Обрисовавшись, начали метаться какие-то тени, и я, поседев наверное, перестала дышать. Наступила тишина, пугающая, полная гнетущего ожидания. Я вся сжалась в комок из стянутых страхом нервов, ощущая свою беспомощность. Очень хотелось спрятаться или прикрыть спину, по которой тянуло холодом.
Внезапно раздались крики, неожиданно человеческие. Дернулась, было: ЛЮДИ! Но то, что я приняла за окрики, тут же сменилось уханьем, хихиканьем, завыванием таким, что кровь стыла в жилах. От ужаса меня прорвало. Нервно засучила пальцами выбившуюся из косы прядь. С губ слетели нелепые слова:
–Нечисть болотная, нечисть подколодная от синего тумана, от черного дурмана, где гнилой колос, где седой волос, красная тряпица, порченка–трясовица. Не той тропой пойду…
Скосив глаза и боясь остановить свой ломающийся шепот, увидела, что в том месте, где пальцы касаются волос, они светятся. Мысленно пискнув, зачастила:
–Не той тропой, не той порой поднимусь на холм священный, светлый, на капище. Зажгу свечу не венчальную, а свечу поминальную…
К моему островку, освещенному слабым мерцанием, что-то ринулось. Успела заметить лишь тень на фоне звездного неба. А вот горящие голодом глаза и острые зубы, щелкнувшие у моих ног, разглядела прям, детально. Сердце ухнуло в то, на чем сидела. Вмиг поджалась вся, скукожилась, но шептать не перестала, хоть горло и давило от непередаваемого ужаса. Потому что не казалось даже – я была уверена – как только умолкну, потонуть в трясине будет самым желанным из того, что меня ждет. Неосознанно вырвавшиеся слова каким-то странным образом сдерживали то, что рвалось в круг света, но теперь не хихикало, а утробно рычало, бесновалось по кочкам.
–той свечой поминальной помяну силу нечистую, поклонюсь Велесу могучему, чтоб прибрал души потерянные.
Нечто корчилось у самых моих ног, скреблось за спиной, сопело, хрипело, а потом взвыло так, что заложило уши, а береза затряслась ходуном вместе со мной. Снова рев не то боли, не то ярости.
–Ступаю спиной, иду вкруговой к Сварогу батюшке под небо, под солнце, в чисто поле. Ветер в поле гуляет, слова хватает, к Сварогу подымает. Сама себя заговариваю от всех колдуний, колдунов, от всех ведуний, ведунов. Кто лихо помыслит, то в лесе – лесок, в море – песок. Слова мои лепки, крепки. Крепче камня булата, горы Арарата. Слово к Сварогу мне на подмогу. От круга до круга. Гой!
В наступившей, почти звенящей тишине я слышала лишь свое сиплое дыхание. Ни стрекота насекомых, ни лягушек, ни ветра -только тишина. Тяжелая, давящая, будто только и ждет, чтобы вновь взорваться воем и улюлюканьем болотных тварей
Трясло до тошноты, до холодного пота. Я чувствовала такую усталость, что дрожала каждая жилка. Горящие глаза исчезли, даже трясина перестала хлюпать. Но я боялась перевести дыхание и расслабиться: знала, что это – временная передышка.
Дико
