еще не кончилась, а на середине выгона уже раскинули свои палатки приезжие купцы.
У большой палатки молодой приказчик, надрываясь, зазывает покупателей:
– Тульских, вяземских, медовых!
Выйдя с надкусанными просфорками из церкви, Дежка и Машутка обернулись, перекрестились на теплящуюся над входом лампаду, поклонились в пояс и разом заговорили:
– А я еще обет дала замуж не идти и всем скажу, чтоб меня не дразнили «Сенькой сопатым»!
– А я попрошу, чтобы отец отдал мне старые ясли, а мать попонки и приданого моего, а остатнее пусть себе заберут.
– Чтой-то ты, Дежка, я в толк не возьму…
– Да слушай, кума! Я ясли прикрою попонками, заставлю их на зиму снопами и удалюся от мира в пустынь.
– И я с тобой!
– Вместе нельзя, Машутка, да ты слушай! Только далеко в лес забираться на житие отшельное страшно мне одной. Надо думать, можно спастись и в яслях на огороде, если чисто и безгрешно.
– Ну, ясно дело, чтоб безгрешно.
– И еще я попрошу тебя мне простить, что ругала тебя черным словом, – и Дежка поклонилась Машутке в пояс.
– Когда это? – живо поинтересовалась Машутка.
– А давеча, кума, как на Орешку-то наскочили.
– А, вон ты про что, кума! Тогда уж и ты меня прости, Христа ради!
– Бог простит.
И обе кумушки снова поклонились друг другу в пояс, чуть лбами не стукнулись.
– Карамель царская, орешки воловские, – зазывали купцы народ.
– И тех, и этих хочется, да брат всего три копейки подарил, – вздохнула Дежка, – много не купишь.
– Тебе чего, барышня? – кричит приказчик.
– Дай мне на копейку…
– Подходи, красавица моя, я тебе на две насыплю.
– Мне пряников.
– А каких же? Медовых или вяземских?
– Будьте добреньки, медовых мне, и еще… семечек на копейку.
– А сколько их у тебя?
– Три копейки, Николай подарил.
– Так хорошо, что три, Бог троицу любит, возьмите, барышня, тогда уж и карамельки царской, ни у кого такой больше нету!
Насыпали Дежке в платок на три копейки и пряников, и семечек, и карамельки, ажно в двух ладонях не помещается.
Завязала Дежка все в узелок, закраснелася, поклонилася и бежать прочь, в толпу народа.
А гулянье уж разгорается. Из соседней деревеньки девушки, как одна, в черных сарафанах, узких, с красной каймой, только цветные платки на головах, и все в белых чулках и ко́тах, на подковках. Стали молодухи в круг, одна запела:
– Ой, мать ты моя, Катярина,
На что же ты меня спородила,
Несчастную на горе,
Счастья-доли не дала.
И все, выбивая на месте подковами такт, приговаривают:
– Го со-со, го со-со,
Ну еще, еще, еще,
Счастья-доли
