Сейма монастыря в поисках живой души или еще какой наживы и не находил.
Все громче и настойчивее доносилось сквозь дождь тревожное многоголосое мычанье коровьего стада, но хода к этим звукам тоже не обреталось.
Увидав над одной из угловых башен крепостной стены небольшой, но яркий красный флаг, Иван Иванович снял кепку и почесал свою небольшую плешивую голову:
– Лагерь у них тут, что ли? А коровы при чем?
Неожиданно для самого себя он резко поворотился вдруг в противоположную своему движению сторону, запнулся за какую-то проволоку и упал лицом в бурьян. Усиленный акустикой, откуда-то из церковных развалин послышался жутковатый женский хохот.
Грязное от мокрого сорняка лицо Ивана Ивановича просияло:
– Ага! Я ж чую, что есть!
Не по годам резво он вскочил на ноги и юркнул в ближайший провал. Потревоженные голуби взорвались над ним оглушительным хлопаньем сотен крыльев, Иван Иванович инстинктивно нагнулся и снова услышал тот же смех, значительно ближе и громче.
– Пьяный что ли? – спросили лукаво неведомо откель.
– Я? Пьяный?! – обрадованно переспросил Иван Иванович неведомо кого. – Да ни в жись! Чтоб я, да на работе, да ни за что! Да это, блин, проволока тама, в траве у вас тут натянутая, кой-то леший ее туда натянул! Слышь, что ли, эй! Ты кто?
Пустое оскверненное здание храма зловещие молчало. На стенах вместо росписи довольно явственно проступала всяческая намалеванная углем похабель. В сквозном проеме одной из стен близко и на уровне лица хорошо был виден красный флаг на башне.
– Что же это? Нехорошо в дождь оставлять, – показал пальцем на флаг Иван Иванович, не сомневаясь, что невидимка видит его.
– Будь готов! – был ответ Ивану Ивановичу откуда-то.
– Всегда готов! – с веселою охотою отозвался он и зачем-то приподнял над головой сетку с трехлитровой банкой. – А к коровам-то вашим тут как бы, это, пробраться, значит? А, я сам знаю! Шею бы не сломать! Эх, тяжела же ты, жись моя пролетарская! – С этими словами Иван Иванович вылез через пролом на карниз, а затем на реставрационные леса, которыми была обложена южная сторона собора.
– Лесам вашим лет больше, чем собору, – резонно заметил он и с этими словами, нельзя сказать, чтоб совсем неожиданно, провалился куда-то вниз…
Сто пятьдесят коровьих глоток взревели на разные голоса еще отчаянее и громче…
Первый луч солнца зажег монастырские золотые кресты на куполах. Тихо все на дворе, обнесенном высокой оградой, только слышится печальный звук колотушки да чей-то жаркий нежный шепот, читающий утреннее правило:
– Воставше от сна, припадем Ти, Блаже, и Ангельскую песнь вопием Ти, Сильне: Свят, Свят, Свят если, Боже, Богородицею помилуй нас…
Укутанное в темный платок бледное лицо Дежки-подростка с надеждой взирает на висящий перед нею в красном углу кельи большой образ, пред которым теплится лампада. Она продолжает молиться, но на смену слов молитвы вступает в звучанье
