по дворам скамьи да столы, и с молитвою насыщались бойцы монастырские под рев пушек.
Молодцы молоковские все рядом сели; сначала молча ели: натрудились за целое утро, голод их мучил… Потом, передохнув, и разговорились…
– Как у вас там, на Плотнишной башне, Тимофей? Сильно ядра сыплют ляхи? – спросил Ананий.
– Словно град идет, – отвечал Суета, справляясь с ковригой монастырского хлеба. – И меня задело…
Он показал локоть, обвязанный тряпицей.
– Чай, больно? – спросил торопливо Оська Селевин, и пугливо забегали его лукавые глаза на побледневшем лице.
– Чего больно! Я и думать забыл…
Суета придвинул к себе чашку с брагой.
– А слышь, Ананий, – начал Данила Селевин, – больно уж сильна та пушка ляшская, что в нашу сторону палит. Ядра-то с голову людскую!.. Такие ямы в стенах рвет, что страсть одна… Да и метят из нее лихо…
– Чай, много побило у вас людей?
– Немало. Намедни одного пушкаря хватило, да еще не самым ядром, а осколком от стены… Не пикнул даже бедняга, пополам голову разнесло… Со мной рядом стоял.
– Рядом? – переспросил Оська, даже зубы у него застучали о край чашки с брагой.
Ананий сурово покосился на него:
– А тебе, Оська, я вижу, больно жизнь дорога?!
Смутился Осип, голову опустил, побледнел еще более.
– Что ж, кому помирать охота? – пробормотал он.
– За обитель-то святую? За веру-то? – грозно проговорил Ананий. – Смей ты у меня еще такое слово молвить!..
– Да разве я отрекаюсь? Христос с тобой! Что он меня, братцы, ни за что ни про что изобидел? – плаксиво прибавил младший Селевин.
Ананий пуще нахмурился:
– А к тому я это тебе молвил, что вижу я в тебе робость, вижу шатание великое… Не с радостью, не с легким сердцем подставляешь ты грудь под пули за обитель святую. Ой, крепись, Осип! Крепись, говорю… молитву читай! Силен лукавый, и хитры пути его!
Помолчали все. Ананий, пригрозив брату, задумался. Суета и Данила прислушивались к гулу пушечному и поглядывали – не пора ли на стены идти?..
– Надо бы, други-товарищи, той большой пушке ляшской как-никак жерло заткнуть, – сказал наконец старший Селевин. – Не то много она у нас людей сгубит… Отпрошусь-ка я у воеводы ночью за стены… Товарищей поудалее наберем; может, и доберемся до трескотухи горластой. Попытаем счастья, ребята?..
– Попытаем! – отозвались весело Данила, Суета и даже Оська скрепя сердце.
– Пушкаря Меркурия возьмем. Он места здешние знает, да и к делу огнестрельному привык…
Стали они горячо толковать о ночной вылазке.
Вдали из дверей трапезной вышел воевода князь Григорий Борисович; не торопясь пошел он между трапезующими воинами, приветливо на них поглядывая.
– Досыта ешьте, молодцы. Раньше ночи со стен не пущу.
