азад, чуть приподняла подол длинного платья и кокетливо шаркнула ножкой в черной лаковой лодочке на низком каблуке. Ника наблюдала за ней с удивленным восхищением, пока Маргарита Федоровна не спросила игриво:
– Ну как тебе мое новое платье? Отпад, правда?
– Отпад, Маргарита Федоровна. Полный и безоговорочный, – с готовностью подтвердила Ника, даже не пытаясь вплыть в интонацию предложенной свекровью самоиронии.
Какая самоирония, боже мой? Женщине глубоко за семьдесят перевалило, а она – как огурец. Пусть и соленый огурец, и даже, скорее всего, из прошлогоднего засола, но все равно твердо-хрустящий, шибающий в нос терпким духом смородинового листа и гвоздики. Такой огурчик любые вольности может себе позволить, и модное платье в пол, и шарканье ножкой, и даже восхищенное и совершенно искреннее одобрение своей невестки.
– Да, мне и самой нравится, – самодовольно подтвердила Маргарита Федоровна, оглаживая ладонью тонкий шелк на рукавах. – Все-таки новому платью все женские возрасты покорны, что ни говори. Мелочь, а приятно. Да, в нем и пойду, пожалуй. Цвет неяркий, благородно-фиолетовый, как раз в тему. Достойно и печально, да.
– А куда вы собрались? В театр, что ли?
– Да какой театр? На похороны я иду. Сейчас вместе с вами позавтракаю и поеду. Как ты думаешь, платье в машине не помнется?
– Вы… идете на похороны?!
– Ну да.
Ника озадаченно уставилась на свекровь, забыв налить кофе в свою чашку. Так и держала кофейник в руке.
Вот всегда так. Всегда она застает ее врасплох. Загадочная женщина, непредсказуемая. Нет, в хорошем смысле, конечно, без всякого злого подвоха и без единой претензии. Наоборот, Маргарита Федоровна добра, умна, тактична, но в то же время остра на язык, насмешлива. Удивительно, как это все в ней совмещается? А может, в этом и состоит секрет их взаимной симпатии, что само по себе является большой редкостью, если рассматривать их отношения через лупу «невестка-свекровь»?
– Эй, на шхуне! Сейчас кофе за борт выплеснешь. Очнись.
– Ой… – тут же встряхнулась Ника, наливая кофе в свою чашку. – Я и впрямь задумалась.
Маргарита Федоровна хмыкнула и уселась за стол, нежно приподняв шелковый подол, подвинула Нике свою чашку:
– И мне плесни, задумчивая моя. Только немного. Мне много нельзя, давление поднимется. А день сегодня трудный, сама понимаешь. Похороны все-таки. Кстати, как я выгляжу? Может, мне по пути в салон заехать, свой старый фейс немного подрихтовать?
– Ну, Маргарита Федоровна… вы, как всегда, меня в ступор вводите. Даже не знаю, что сказать.
– Хм, а что тебя так смутило, дорогая?
– Да ничего, в общем. Просто я полагала, что…
– Да знаю я, что ты полагала. Хочешь сказать, на похороны по-другому собираются? В другом платье, с другим лицом?
– Ну в общем… Да…
– Так это смотря к кому!
– А кто умер, Маргарита Федоровна?
– Однокашник мой, Ленька Береговой. Да ты слышала, наверное, вчера в «Новостях» передали.
– Это что, тот самый?!.
– Ну для тебя он, может, и тот самый. А для меня – просто Ленька. Ох, и веселый парняга в молодости был!.. Гитарист, бабник несусветный. Один бравый молодец на всю нашу девчачью институтскую группу. А умный какой! На лекции вообще не ходил. Как он объяснял: хватит с меня того, что я мужик и учусь в бабском педагогическом, зачем мне ваши занудные лекции? Зато экзамены сдавал на пятерки, а свою повышенную стипендию сразу пропивал, такой стол накрывал в общаге! У нас день стипендии так и называли – день имени Леньки Берегового. И ты хочешь, чтобы я к такому веселому парню с кислой миной прощаться пришла? И чтобы траур на себя напялила? Да он бы мне этого никогда не простил! Нет, с Ленькой так нельзя, светлая ему память. Хоть сердце и горе испытывает, а лицо все равно веселым должно быть, я знаю. Я, как никто, его знаю и понимаю.
– Вы с ним дружили, да?
– И дружила, и любила, и обижалась, и ненавидела. Все было, что полагается. У меня ведь с ним на втором курсе роман был… Такой роман, как в кино, с настоящими счастливыми терзаниями. Даже до свадьбы дело дошло. Но свадьба так и не состоялась, потому что я сама, дура, хвостом вильнула. Молодая была, вредная и глупая. Представляешь, была бы сейчас не Тульчина, а Береговая. И ты бы тоже с другой фамилией ходила. А что, звучит… Вероника Береговая…
– Ну что вы, меня вполне устраивает моя фамилия, Вероника Тульчина тоже неплохо звучит. Наверное, вся ваша институтская группа попрощаться придет?
– Да где там… Нас меньше половины осталось. В последние годы мои однокашницы мрут как мухи. Возраст такой, что ж поделаешь. Старость называется.
