И это наша вторая заповедь. Ты сама это говорила. И она тоже так говорила. Я не мог сдержаться. Я не мог видеть ее слезы, как не могу видеть твои слезы, Онесан. Мы причинили тебе боль уже своим рождением. Правда, ты никогда не рассказывала, как нас делали, но ты говорила, что мы кричали от боли. Почему? Разве рождение это боль для того, появляется на свет? Наверное, я так и не узнаю этого. А потом мы знали точно, что в нас вложены три заповеди, и, казалось, что их несложно будет соблюдать. Мы должны подчиняться только тебе, Онесан. Даже наши создатели не могли приказывать нам. Наверное, они поступили мудро. Не знаю, и не мне их судить за это. Защищать невинных от нечисти и нежити, это наша вторая заповедь. Они не должны плакать из- за таких, как мы. И те, кто пытается лишить их света надежды на спасение, должны быть наказаны. Поэтому, нам нельзя пить их кровь. Вот и все. Это была третья и последняя заповедь. Казалось, что это нам не грозит, тем более, что вокруг было довольно другой пищи. Все было хорошо, пока я не влюбился в невинного.
Быть может, она не блистала красотой, как фея, не сражала своей родословной, как королева, но она любила меня, а я любил ее. Наивный дурак, который уже никогда не испытает подобных чувств. Да и может ли любить искусственный организм? Но почему мне тогда казалось, что это не так? Почему я не хотел в это верить? Почему я не мог спокойно смотреть на ее слезы и отказаться? Почему? Быть может, если бы она хотела вечной молодости, красоты, власть и силу, я бы устоял. Но она боялась потерять меня, она не хотела ни в ад, ни в рай, потому что там не было меня. И я туда никогда не попаду. Я сам боялся разлуки с ней, зная, что она проживет всего сто – двести лет. Я знал, что буду страдать, и она это знала. Поэтому ее слезы так тронули мое искусственное сердце.
Онесан, я не хотел, хотя и знаю, что это не оправдание. Мне было больно, когда она плакала. Мне было еще больнее, когда я пил ее кровь, зная, что становлюсь грешником, но не понимая почему. Ей не было больно, я это знал. Но я словно бы заживо резал себя. Кто мне скажет, почему так? И зачем мои глупые братья вступились за меня? Если бы они просто промолчали, то я бы пошел на это наказание один. Да, то т кто защищает грешника, тот сам грешник. Так я думал, пока ты не сказала, что наказала их не за это. Они должны сами все понять. Правда, я и сам не понимаю. Онесан, я не понимаю, но я не имею права даже спросить тебя об этом, иначе придет Палач, и он убьет нас. Таковы правила нашей игры. И мы теперь будем постоянно перерождаться в разные миры и разные жизни. А правил в этой вечной игре совеем немного. Выигрывает тот, кто может изменить свою судьбу. Изменить хоть как- то. Но у нас пока не получилось, и мы раз за разом возрождаемся и начинаем свою игру в попытке все изменить. У нас ничего не выходит, и все идет по одному и тому же сценарию, лишь с небольшими вариантами. Что- то мы не понимаем. Но только вот что? Ведь судьба не изменится оттого, что я умру первым, а не последним.
Пожалуй, есть одна вещь, которая у нас еще ни разу не получилась: мы не смогли остаться живыми все трое, мы не смогли помириться. Но пока мы далеко друг от друга, мы можем мечтать об этом, но стоит встретиться, как словно
