движение несчастного животного освободило Ричарда. Он вскочил и, даже пеший, поравнялся со щитом всадника.
– Теперь твой черед! Берегись! – вскричал он.
Но Маршал покачал головой и помчался за своими убегавшими войсками.
То был день торжества графа Пуату. Ле-Мансу суждено было погибнуть. Он действительно сдался, но не сейчас: Ричард не был свидетелем его падения.
На следующий день Гастон Беарнец присоединился к своему повелителю.
– Поспеши, господин мой, поспеши! – воскликнул он, едва его завидел.
Ричард смотрел на него удивленно, словно никогда не слыхивал таких выражений.
– Какие вести из Нормандии, Гастон?
– Там все сплошь – англичане, весь тот край ими кишмя кишит. Они удерживают за собой Авранш и двигаются теперь к югу.
– Опоздали! – заметил Ричард. – Скажи, что велел передать мне Чудный Пояс?
– Венчанная, нет ли, она все равно твоя. Но ее держат в башне, взаперти, до Вербного воскресенья. Тогда ее выведут оттуда и повенчают с этим черным нормандским боровом или, вернее с тем, что от него осталось. Положим, осталось немного, но, говорят, для этой цели еще хватит.
– Клянусь хребтом Бога! – воскликнул Ричард, рассматривая свои ногти.
– Лучше клянись Его сердцем, граф мой милый! – возразил Гастон. – Ведь в твоих руках пламенное сердце. Хе-хе! То ли не красавица? Всем станом перегнулась она из окна: и что за стан обвивает ее пояс! Махровые розы! Дианы и Нимфы! Полногрудые наперсницы старца Пана![31] Очи – изумрудные огни! Власы – что золото литое! Кратко, отрывисто вылетают из ее точеных уст слова, словно губки презирают такое грубое дело! Ричард! Вот ее слова: «Передай господину моему и повелителю, что, живая или мертвая, я принадлежу ему. Я постараюсь оказать ему услугу. Венчанная, нет ли, – не все ли мне равно? Я по-прежнему его Жанна». Так говорила она. А я-то, что я могу еще сказать?.. Ну, ладно: зато мой меч говорил за меня, когда я рубил эту мясную тушу.
Беарнец пощипывал свою козлиную бородку и поглядывал, нет ли где на кончике раздвоенных волосков. А Ричард сидел тихонько.
– Знаешь ли, Гастон, кого ты видел? – дрогнувшим голосом спросил он вдруг.
– Прекрасно знаю, – отозвался тот. – Я видел, как бледный цветок, расцветая, тянется к солнцу.
– Ты видел графиню Пуату, Гастон! – промолвил Ричард и принялся читать молитву…
Такими-то вот средствами и удержался Ричард временно от своего стремления пристать к отцу с ножом к горлу. Если б не Жанна, они сцепились бы, наверно, в Ле-Мансе, при данных же условиях не руке Ричарда суждено было спалить город, который видел короля Генриха еще грудным младенцем. Прежде чем наступила ночь, Ричард сделал распоряжения насчет довольно опасного шага. Он отделил себе в провожатые виконта Безьера, Бертрана, графа Русильона и Гастона Беарнца вовсе не потому,
Пан – сын Зевса (или Гермеса) и одной нимфы, аркадский бог пастбищ и охоты с рогами и козлиными ногами.
