ика Каргина. Панельная девятиэтажка, построенная в конце семидесятых, стоит на перепутье, в какую сторону ни глянь – всюду будет развилка.
Если пойти налево – то окажешься в районе ветхих пятиэтажных домов. Хрущёвки и сталинки утопают в зелени и тишине. Крохотные чистые дворики, почти не видавшие машин, свежестиранное белье на веревках.
За ними на поле огромной буквой «П» расположилась моя школа. Рядом с ней – детский садик «Елочка», в который я ходила.
Если же пойти направо – придешь к Владимирской церкви. Оттуда доносится колокольный звон, я под него просыпалась когда-то. Бывает мне и сейчас мерещится, что я его слышу. Туда мы теперь ходим святить куличи, ставить свечки и причащаться.
За моим двором – пустырь. Потом здесь появится новый дом, с большими дорогими квартирами.
А прямо через дорогу – огороженная территория. Обещали сделать спортивный комплекс с бассейном, но в итоге получилась вечная не завершенная стройка. Уже около десяти лет на этом месте два заброшенных здания. Там собираются наркоманы и бомжи, наши мальчишки тоже лазят туда, для них это вроде проверки смелости. Сторож их гоняет, а им все нипочем. Совсем близко стадион «Торпедо» – сюда меня в пять лет записали в секцию по фигурному катанию. В двух шагах от него старый дом культуры. Раньше в нем был кинотеатр, детские кружки и библиотека. Теперь – ночной клуб «Индиана Джонс».
В нашей квартире четыре комнаты, мама все время называет их «клетушками». Все окна выходят во двор. Но только из моего окна видно большую березу. По ней всегда можно определить время года: осенью ее листья окрашиваются в цвет багряной охры и неторопливо умирают, разбиваясь о землю; зимой она оденется искрящейся белой шубой; весной нахохлится, набирая бутоны; а летом зазеленеет.
Автобусная остановка называется – «Химгородок». Это оттого, что неподалеку находится завод «Химволокно», где моя мама проработала три года экономистом. У нас в городе всегда было много заводов. Железные громады стоят и по сей день, исторгая смрад.
Помимо всего прочего на «Химволокне» производили удивительные, не горящие в огне, нитки. Они наматывались на длинные катушки и мерцали диковинным медно-розовым цветом. Я долго упрашивала маму, принести эти нитки, а когда она их принесла – они оказались просто нитками, самыми что ни на есть обыкновенными. Такое случается.
Сложно назвать день, когда всё это началось. Это произошло как-то постепенно, как-то незаметно для нас. Разве мы тогда могли представить, чем всё это закончится.
Просто с разницей в несколько лет мы родились в Советском Союзе. Во время его медленной мучительной смерти. Кто скажет нынче точно: успели или опоздали?
Мы были обычными детьми. Как все болели корью и ветрянкой, играли в «казаки-разбойники» и «салки», мечтали поскорее стать взрослыми.
Двор и в самом деле был небольшим, но нам чудилось, будто это гигантская планета. На пустыре были свалены бетонные плиты, в них мы ухитрялись пролезать, – получался двухэтажный домик. Там мы прятали маленьких щенков, чтобы за ними не приехали собаколовы, по очереди ходили их кормить. У каждого был свой щенок. Часто мальчишки перетаскивали их в свой шалаш, и начиналась борьба. Место нахождения их штаба всегда было засекречено, как только оно становилось известно – они тут же искали новое.
Два старых полузасохших дерева – тоже нередко служили домом. На них можно было залезать и развешивать различные драгоценные штуки: стекла, бутылки, фантики, листья, цветы, кусочки ткани и прочее – мы находили их под окнами. Также из этого богатства делались «секретики»: цветы, листья и красивая фольга – клались в специально вырытую ямку, накрывались стеклышком и тщательно закапывались. Может, мы думали, что их когда-нибудь раскопают наши дети или какие-нибудь чужие? Не знаю. Просто это было красиво.
Между двором и пустырем был небольшой овраг. Над ним взрослые ребята сделали тарзанку – привязали дощечку к толстой веревке, которая имела обыкновение рваться в самый не подходящий момент. Так произошло, когда на ней катался Сашка Козаков. Хотел показать, какой он храбрый, прыгнуть прямо с ветки, на которой все держалось – и упал. Все смеялись, а я нет. Мне его почему-то было жалко, наверное, ему все-таки было больно. У него есть брат близнец – Сережка, до сих пор не могу их отличить друг от друга. Они жили в доме, за пустырем, и учились в одном классе с Женей, Ильинским Игорем (Илюхой), Братухиным Лешкой (Братаном), Димой Екимовым (Кимом), Костей Филиным (Филей), Филимоновым Егором (Филимоном), Семёновым Стасом (Сёмой), Кузиным Юрой (Кузей), Лешаковым Славой (лешим) и Немцем. У них была своя взрослая компания. Их считали крутыми. Многие из них жили в моем доме, некоторые даже в моем подъезде. Я в то время часто забывала ключи от квартиры, сидела под дверью и видела их. Когда на улице было холодно, они собирались на пятом этаже, там жил Ильинский (Женя жил на восьмом, а Кузя на девятом), в остальное время они сидели в соседнем дворе, ближе к вечеру подтягивались к ночному клубу «Индиана Джонс».
Когда
