и обещал им высшие награды и повышения, если они возьмут то знамя. Никогда я еще не видел подобного буйного сражения; однако, будто поддерживаемое демоническими силами, то проклятое знамя даже не колебалось, из моих же пятисот едва один остался в живых».
– Так! – скрежетал Максенций зубами, сжимая кулаки. – Так! Назаряне посягают на мою корону и жизнь? Ах вы паршивые собаки, этим вы платите мне за то, что я вас спустил с цепи! Божественный Диоклетиан верно судил вас: почему же я уничтожил его истребительный эдикт?
В это мгновение явился, дрожа от гнева своего господина, вольноотпущенный, которого Максенций послал к Сафронии и доложил, что та женщина сама убила себя, объясняя, что она христианка и поэтому никогда не последует повелению императора. Это потрясающее известие не пробудило из груди Максенция угрызения совести.
– Она христианка и поэтому никогда не послушается повеления императора, – повторил он язвительно. – Да, это так! Они все государственные изменники, от последнего нищего до их епископа Мельхиада. Как бы они торжествовали, если бы Константин пробрался в Рим! Но клянусь бессмертными богами! Я вам отобью охоту! Иди, – кричал Максенций на вольноотпущенного, – иди и скажи Ираклию, чтобы он пришел ко мне после обеда; пусть он выловит этих вшей из моей накидки.
В мрачной злобе император стал опять ходить взад и вперед по комнате. Ведь изрубил же он в прошлом году с помощью своих преторианцев и геркулесов несколько сотен римских граждан, почему же не мог бы он и теперь для устрашающего примера загнать в флавийский амфитеатр несколько тысяч христиан и велеть изрубить их?
– Однако, – сказал он самому себе, – эта гадина неистребима; как моль на шерсти, так и они угнездились в целом городе, даже и во дворце. И какой желанный повод дал бы я этому галльскому мальчишке играть роль спасителя римского народа, если бы я изрубил кучу этих болванов.
От ярости против христиан император опять переходил к обдумыванию своего собственного положения.
– Если бы Руф был еще раз побежден при Флоренции, не была ли бы этим открыта неприятелю дорога в Рим? Пусть придут, – говорил Максенций самому себе, – я велю исправить городские стены и укрепить их валом и рвом. Пусть попробуют эти собаки залезть в мою барсучью нору: с окровавленной мордой уйдут они опять отсюда!
В это мгновение доложили о прибытии Руфа.
Ввиду серьезного положения императорский полководец считал необходимым лично переговорить с монархом и предложить ему тот военный план, который, по его уверению, один и мог бы еще спасти императора. Доверив главное начальство одному из своих полководцев, он беспрерывно, днем и ночью, ехал следом за вестовым.
Максенций был изумлен неожиданным появлением своего полководца; устные сообщения утверждали и объясняли то, о чем он докладывал в своих письмах.
– Конечно, – повторил император, – я велю укрепить Рим и держаться в оборонительном положении.
