Мазепа боится, что его не поддержит плебс. Вольница не доверяет Мазепе. Они говорят, что боятся попасть из москальской кабалы в рабство к Карлу Двенадцатому[6] и полякам. Очень плохие новости, сэр.
– Так я и знал! – вскипел посол. – Этот азиатский народ сам не знает, чего хочет. Вам придется ехать.
Дипломат приказал заложить сани и через несколько минут уже мчался куда-то в сторону Немецкой слободы.
Глава 4
Верит – не верит?
– Годи! – размахнулся Яценко и пребольно ударил себя кулаком по лбу. – Годи, кобыла ледаща! Годи, морда паскудная! Басурман! Так тебе! На! Держи!
Бог ведает, сколько бы еще наслаждался казак самоистязанием, если бы не ощутил вдруг приступа мучительной жажды.
Он огляделся по сторонам. Пустота. Перед ним стог сена, дальше, за лугом, – провал, словно конец земли, а в полусумраке торчит из провала колокольня. Сквозь легкий туман Яценке показалось, что висит она в воздухе и мерно, чуть-чуть покачивается. От этого ему стало и чудно и страшно немного.
«Хоть бы собака забрехала или коняка какая затопала», – вздохнул он грустно и приткнулся к стогу.
Его начинала одолевать дрема. Перед глазами вставала родная Диканька, его одинокая, бобыльская хатка, запущенный вишневый сад, всегда голодный беззубый Серко, заезженный любимый Буланый… И только припомнилась лошадь, как сразу развеялся сон, стало легко, почти радостно. Он залихватски тряхнул оселедцем, перекрестился и, опустившись на четвереньки, пополз.
Вскоре показались баштаны, плетни, а за ними – уютные беленые хаты.
– Как грибочечки стоять! – умилился Яценко и снова перекрестился.
Казак всегда любил свою Украину, но особенно дорога она казалась ему после долгих отлучек. Яценке нипочем были ни смерть, ни голод, ни черт. «Байдуже мне рахуба[7] такая!» – искренне хохотал он. И ему все верили, зная его бесшабашную удаль. Боялся он одного: попасть в плен и расстаться с родиной. Три года, проведенные им когда-то давно заложником у крымского хана, извели его так, что он вернулся домой живым мертвецом. Тоска по «казацкому товариществу» иссушила его. А очутился в Диканьке – и все зажило в какой-нибудь месяц. И запил же он тогда на радостях! До сих пор еще вспоминают казаки те разудалые дни. Земля дыбом стояла, река вспять потекла, небо вертелось, как дзыга[8]. Есть о чем вспомнить!
И теперь, попав на рубеж родимой земли, он снова воскрес. Дудки! Москва далеко позади. Возьми-ка Яценку. Да ты его днем с огнем не найдешь, ежели он у себя на Украине! Попробуй найди его, когда тут что ни хата, то убежище от врагов.
– Коняку бы только, – вслух подумал казак, продолжая ползти к краю оврага.
Вскоре перед ним открылось сельцо. Он деловито оглядел хаты.
– Небогато живут… Хвороба тут, а не пожива.
Мгла быстро сгущалась. В сумерках все дворы были похожи один на другой. Однако это была только видимость.
