смотрел из деревянной рамки на катавасию.
– Фух, – сказала Луша, – жарко. – Посмотрела на Шурку, поправилась: – Теперь жарко. А тогда было холодно.
И за два уха поволокла кастрюлю. В своем ящике ахал и постанывал во сне Валя маленький.
Бобка опять вынул из кармана мишкин глаз, приставил к своему. Изучил стены. Стал глядеть в окно – на желтое небо, оранжевый забор, карамельные деревья. С одного края мишкин глаз был обожжен, оплавился; давно еще – когда мишка сгорел в печке в Ленинграде. Бобка привык, что мир был таким – подтаявшим с одного края.
– Почтальонша приходила?
– Нет, – ответил Бобка, не отнимая глаз. Он торчал в окне по пояс.
– Да, – ответил Шурка.
Луша глянула поочередно на обоих:
– Да или нет?
– Мимо прошла, – пояснил Шурка.
«Линия отрыва, – думал он. – У самих точных сведений нет, а пишут. Людей зря пугают. Самих бы их с этого отрыва». Лиловенькая печать, как круглый зубастый ротик, через карман рубашки сосала самое сердце.
– Что-то давно от дяди Вали новенького нет, – заметил Бобка, втягиваясь обратно в комнату. Шурке захотелось его придушить.
– Он же воюет, Бобка, ты что? – осадил брата. – Некогда ему.
А сам мрачно подумал: дурак, вот ляпнул тоже – некогда! В последнем письме березки-то были еще в инее, а весна уже и сюда добралась. Перелезла через Уральские горы, разжала руки и упала на Репейск огромным жарким кулем.
Луша, к счастью, не услышала: стояла у окна. И не сводила глаз с чего-то.
Вернее, с кого-то.
– Добрый денек, – продребезжал снаружи голос.
– День-то добрый, а ты топай своей дорогой, – нелюбезно ответила Луша.
– Там кто? – удивился Бобка. Так Луша еще не разговаривала.
– Какую еще пуговку? Топай отсюда.
Шурка поднял голову от тарелки, от своих невеселых мыслей. Он не слышал, что сказала Луша. Но узнал этот сыроватый запах. Он поднимался сейчас от самого дна ее голоса. Запах страха.
Видно, Валя маленький тоже его почувствовал.
«Пех-пех-пех», – беспокойно донеслось из ящика. Луша обернулась на комод, умолкла. Ждала, пока сон Вали схватится.
«Неужели Луша тоже боится?» – с болью подумал Шурка. Чужих глаз в открытом окне. Чужих ушей в стене.
Луша убедилась, что в комоде опасность миновала. Обернулась в окно:
– Чеши-чеши отсюдова, говорю.
– Да что ты всё «чеши» да «чеши». Кот я тебе, что ли, чесаться?
– Топай, говорю, Игнат!
Луша забыла говорить шепотом. «Пех-пех-пех», – снова заработал маленький моторчик.
– Нет здесь для тебя ничего! И быть не может.
Валя маленький дал мотору набрать обороты.
– Да и я думал, что нет. А только вот шел мимо, глядь, а…
Окончательно очнувшись, младенец заорал – как будто проснулся не в своей постельке, а в пруду с голодными крокодилами.
Луша
