перепутать. Тогда кранты! Не те, так другие порешат и бросят труп в Обводной канал! Так. Не забыть. Тр-рупы и компромат – Маряге. Порнуху – Бебе. Развалюхи – Фикусу. Остальное – себе. Архив творчества.
Оживляж
В полуподвале кафешки – сумрачно и неуютно. Пахло сигаретным дымом и винным перегаром. Валялись под столами комки салфеток, окурки, чей-то грязный туфель 45-ого размера.
Головной болью занудно трещала люминисцентная лампа под потолком, тускло освещала стойку с хромированным ящиком кофеварки и, для особого шика, антикварным кассовым аппаратом «National. Kronor», производства 1910 года.
Под ступеньками, у входной двери за столиком сидели мрачные Кирпичиков с Маратом. С мокрым платком на голове, с тоской на мятом лице, Марат уныло и тупо разглядывал болезненного товарища, его тонкие дрожащие пальцы. Кирпичиков, зябко кутался в допотопное, потрепанное пальто с ниточками на рукавах, с блаженной улыбочкой юродивого пил кислятину горячего чая. Долго примеривался, неровно раздавил булочку пополам. Рассыпал крошки. Предложил половину другу. Марат кисло поморщился, помотал головой, отказываясь. Кирпичиков пожал плечами, с удовольствием съел обе половинки.
Потянуло приторным одурманивающим ароматом молотого кофе. За стойкой, словно на сцене мини-театра, возник гладко выбритый налысо бармен в ослепительной рубашке и жилетке. Он расправил оплывшие жирком плечи, покрасовался. Его предовольное лицо во всю голову лоснилось здоровьем и достатком.
– Закусываем?! – басом пошутил он.
– М-мы? – возмутились хором Марат с Кирпичиковым.
– Ладно. Принимаю во внимание ваше трагическое СОСт! Подходи, брат, прими во благо организма, – бармен склонился под стойку.
Марат вздернулся и застыл, как легавая11 на дичь, вытянул тощую шею из куртки.
Бармен с артистизмом, присущим влюбленным в свою профессию людям, ловко выставил на стойку блюдце, чайную чашечку и ложечку. Нацепил на край чашечки надрезанный кружок лимона. Замер, ожидая реакции публики. Аплодисментов не последовало. Взмахнув белой салфеткой, бармен исчез.
Марат, будто змея под гипнозом тягучей мелодии дудочки факира, выполз из-за стола. Приблизился к стойке. В чашечке бликовала коричневая жидкость. Марата раздуло от возмущения.
– Чааай?!
– Эх, друг мой запойный, – прозвучал из кухни голос бармена. – Оба вы няние потеряли.
– Соглашусь. В отсутствии Инев оба Яния затерялись, – самобытно и сложно выразил Марат свое понимание японской философии об Инь-Ян, шумно втянул ноздрями воздух. И расплылся по стойке в улыбке умиротворения. Балансируя, будто канатоходец, он пронес между столиков чайную ложечку точно к носу Кирпичикова. Глоток коньяка мог достаться товарищу за сочувствие, но всё остальное, простите, болезным, на поправку здоровья. Кирпичиков сморщился осуждающе, отвернулся. Марат, как ребенок,
– легавая (лягавая) – порода охотничьих собак.
