рукаве – значит, не во сне, а наяву держал я в своих объятиях мертвеца.
Судья хотел задать вопрос, но Лозериль жестом остановил его:
– Я догадываюсь, господин де Бадьер, что вы хотите спросить, почему я тотчас же не написал в Париж. Но ведь тогда я, считавшийся в полку храбрецом, должен был бы сознаться, что дал погибнуть человеку вследствие какого-то глупого, панического страха, охватившего меня. И я решил промолчать, но во всех газетах, редко попадавших в нашу глушь, искал хоть какой-нибудь намек на таинственное убийство и, ничего не найдя, приписал его шайке Картуша. Когда я узнал, что вы снимаете допрос с Картуша, то подумал, что, вероятно, он сознается в этом преступлении, совершенном два года назад.
– Нет, Картуш ничего не сказал мне о нем, – отвечал судья, немного подумав.
– А убийство было совершено, – сказал Лозериль. – Я убежден в этом. И вот что странно. Обыкновенно время сглаживает все впечатления, а со мной случилось иначе: подробности, сперва неясные, делались все яснее и яснее. Лицо жертвы живо сохранилось у меня в памяти, и теперь, говоря об убитом, я так четко представляю себе его черты, как будто бы он находится между нами.
При этих словах судья вздрогнул и, встав со своего места, поспешно спросил:
– Уверены ли вы в этом?
– Вполне, – отвечал Лозериль, удивленный странным вопросом судьи, все время слушавшего рассказ совершенно спокойно.
– Колар, подайте свечу, – распорядился де Бадьер.
Незаметно наступили сумерки, и в зале было совершенно темно. Управляющий зажег свечу у камина и поставил ее на стол. Опустив руку в карман, судья вынул браслет, взятый им при допросе Картуша.
Увидев украденную у нее вещь, Полина вскрикнула:
– О! Портрет моего дорогого отца!
Это восклицание вывело Аврору из задумчивости, она покинула свой уединенный уголок и, устремив глаза на портрет, медленно сказала:
– Мой муж!
Весь этот шум разбудил капитана, он медленно приподнялся, потягиваясь и зевая.
– Что такое? Вы говорите о моем зяте! Разве вы получили какие-нибудь известия? – с удивлением говорил он.
Судья подал браслет Лозерилю.
– Потрудитесь нам сказать, портрет, вделанный в этот браслет, не напоминает ли вам черты человека, убитого в нескольких шагах от этого дома.
Взяв браслет, Лозериль бросил быстрый взгляд на обеих женщин, стоявших напротив. На лице молодой девушки он прочел искреннее и сильное страдание, но по лицу Авроры пробежал легкий трепет; позади виднелась заспанная физиономия капитана.
Наклонившись к свечке, молодой человек долго рассматривал портрет. Через минуту, показавшуюся всем присутствующим вечностью, Лозериль выпрямился и, устремив пристальный взгляд на Аврору, произнес совершенно равнодушно:
– Нет, это не он.
Когда Лозериль наклонялся к свечке, лицо
