телеги и снял девочку.
Как раз возле телеги сидел асаб. Копье лежало у него на коленях, фляга – рядом, а голова покоилась на спице колеса. Асаб спал так крепко, что удери хоть все деревья из лесу, он бы не заметил, лишь бы осталась на месте телега, к колесу которой он прислонил голову.
Гергё взял Вицушку за руку и потащил за собой.
– Серый… – пробормотал он. – Серого надо тоже привести домой.
Но Серый был связан с турецкой лошадкой. Гергё кое-как развязал путы, но расцепить поводья ему не удавалось.
– Ах, черт! Не могу! – ворчал он, пытаясь развязать узел.
Он почесал голову, плача от досады.
Снова попытался. Даже зубы пустил в ход. Но сладить с узлом никак не мог. Наконец схватил Серого и повел.
К лошадям тоже был приставлен сторож. Но и тот уснул. Спал он сидя, привалившись спиной к кривому дереву, и громко храпел, раскрыв рот. Гергё, ведя коней в поводу, чуть не наскочил на него.
Трава заглушала шаги лошадей. Двигались они словно тени. Никто не проснулся: ни пленники, лежавшие внутри ограды из телег, ни турки, лежавшие за оградой.
Гергё остановил Серого возле удобного пенька и взобрался на коня.
– Садись и ты, – тихонько сказал он девочке.
Но малышке Эве не только на лошадь, но и на пенек взобраться оказалось не под силу. Гергё слез и подсадил девочку сперва на пенек, а потом и на спину коня.
Так они оба и устроились на Сером: впереди Гергё, позади Эва. Девочка все еще держала в руках куклу в красной юбочке. Гергё даже в голову не пришло посадить Эву на гнедого, хотя там было седло с высокой лукой и сидеть в нем было бы спокойно. Но конь-то ведь принадлежал не им.
Эвица обняла Гергея за плечи. Мальчик дернул повод, и Серый направился к опушке леса, увлекая за собой и турецкую лошадку. Вскоре они выехали на дорогу. Отсюда Серый знал уже путь к дому и поплелся ленивым, сонным шагом.
Дорога была темная, едва освещенная луной. Деревья стояли по обочинам точно черные великаны. Но Гергё их не боялся – ведь это были венгерские деревья.
Ночью в доме Цецеи никто не спал, на покой удалились только приезжие витязи. Ребят искали дотемна. Поиски в реке решили отложить до рассвета.
Священник Балинт остался утешать безутешных супругов.
Жена Цецеи, как безумная, голосила, падала в обморок:
– Ой, жемчужинка моя ясная, радость моя, птенчик мой единственный…
Старик только мотал головой и в ответ на утешения священника горестно восклицал:
– Бога нет!
– Есть! – кричал ему в ответ священник.
– Нет! – возражал Цецеи, стуча кулаком по столу.
– Есть!
– Нет!
– Бог дал – Бог и взял! А то, что взял, может и вернуть.
Из глаз хромого, однорукого старика катились слезы.
– А если дал, пусть не отнимает!
Священник покинул его только на рассвете.
Едва
