свой истинный твердый нрав. Глаза у Анны были холодные и пугающие.
– Ни батюшке, ни матушке я не перечу! Но вашей воле не быть выше моей! Прочь с дороги!
Степанида и Феофила онемели и смотрели на Анну с великим страхом. Едва шевеля ногами, они отступили от двери.
– Что же это будет отныне? – наконец произнесла Степанида. – Да батюшка-князь нас в батоги возьмет за такую поблажку тебе!
– И поделом, ежели мне встречь[6] пойдете… Что это выдумали сверх даденного вам брать?
Анне было жалко своих мамок: им достанется от батюшки за ее вольности. «Да что поделаешь, ежели я хочу воли?» – мелькнуло у Анны.
Они же попросили ее об одном: чтобы берегла себя.
– Пожалей наши бедные головушки. Случится какая беда с тобой, нам не сносить их.
– За доброе радение я вас оберегу, – пообещала княжна и покинула терем.
Но, обретя волю, юная княжна несла ее бережно. Да и Настена, с которой теперь Анна не разлучалась, не толкала, не увлекала ее на лихие проделки. Княжна и внучка Афиногена жили в эти летние месяцы теми же заботами, кои составляли быт деревенских детей. На свежем воздухе, под щедрым летним солнцем, в посильном труде, коим Анна занималась вместе с Настеной в саду священника Афиногена, еще в хождении в лес за ягодами и грибами, Анна и Настена взрослели, тянулись к солнцу и расцветали, как цветы мальвы, – чем выше, тем краше.
Однако вскоре вольной сельской жизни пришел конец. И Анна все чаще жалела о том, что так быстро пролетело лето. Близился новый год. Из Киева примчал гонец с повелением великого князя: быть Анне в стольном граде к первому сентября[7]. Анна загрустила, ей не хотелось в Киев, она не представляла себе, как будет жить без Настены. Подружка Анны тоже страдала от предстоящей разлуки. Где-то в глубине души Настена верила, что расставания не будет, ежели она исполнит то, что должно исполнить. Ей надо было лишь решиться приподнять завесу будущего княжны. И как-то под вечер, когда они сидели под соснами на берегу берестовского пруда, Настена загадочно сказала:
– Ты не печалься, наша разлука будет короткой, всего одну нынешнюю ноченьку. А чтобы тебе было что вспомнить ночью, пока не сморит сон, я покажу тебе то, чему ты порадуешься. – И Настена побежала к воде. Остановившись у самой кромки пруда, она тихо произнесла: – Матушка София Премудрость, твоим повелением открываю полог в будущее княжны Анастасии. Яви ей, Премудрая, то, что предписано в книге судеб. Да прости меня, грешную, за дерзновение.
Прозрачная и тихая вода в пруду была живая от многих родников. Закатное солнце золотило ее. С противоположного берега в пруду отражался купол храма. Он был похож на царскую корону. Настена склонилась к воде и, плавно разведя ее руками, позвала княжну:
– Дочь великого князя Ярослава Мудрого, в крещении княжна Анастасия, подойди ко мне степенно и все, что увидишь в глубинах вод, не отрицай.
Нехотя
