руку козырьком к глазам, глядели на дорогу, которая вела из далекой равнины через деревушки Алмадяр и Тихамер прямо к крепостным воротам.
По алмадярской дороге во весь опор летел всадник, оставляя за собой облако пыли. Шапки на голове у него не было. За спиной развевался красный доломан, висевший на ремне.
– Это мой солдат, – сказал Гергей. – Бакочаи!
Бакочаи был превосходным наездником и только волей случая стал пешим солдатом. Он все время умолял позволить ему сесть на коня и, наконец, попал в конный разъезд.
Когда он подъехал к крепости, видно было, что лицо у него в крови, а сбоку у седла болтается что-то круглое, похожее на дыню.
– Мой солдат, – воскликнул Гергей, радостно топнув ногой. – Бакочаи! Ну да, Бакочаи!
– Гм… Он, очевидно, дрался! – рассудил Добо.
– Эгерчанин! – похвалил Мекчеи.
– Но мой солдат! – весело возразил Гергей. – Мой ученик!
Вслед за гонцом, взметая клубы пыли, мчались по дороге еще трое. Остальных, вероятно, изрубили.
Стало быть, турок близко.
Что почувствовал Добо, услышав это известие?
Идет турецкая рать, которая сокрушила летом две самые могучие твердыни Венгрии: Темешвар и Солнок, захватила Дрегей, Холлокё, Шалго, Буяк, Шаг, Балаша-Дярмат – словом, все, что пожелала. Идет турецкая рать, хочет подчинить владычеству султана то, что еще уцелело от Венгрии.
И вот турки уже здесь. Надвигаются, как страшный Божий суд, как палящий огонь, как кровавый вихрь. Сто пятьдесят тысяч тигров в человеческом обличье, диких зверей, опустошающих все вокруг. А может быть, их даже двести тысяч. Большинство из них с юных лет приучено стрелять из лука и ружья, влезать на стены, переносить лишения походной жизни. Сабли их изготовлены в Дамаске, панцири – из дербентской стали, копья – работы искусных индостанских кузнецов, пушки отлиты лучшими мастерами Европы; пороха, ядер, пушек, ружей у них тьма-тьмущая. А сами они – кровожадные дьяволы.
И что же им противостоит?
Маленькая крепость, шесть жалких старых пушек и чугунных труб – пищалей, которые тоже называли пушками.
Что же мог почувствовать Добо!
Гонец Иштван Бакочаи влетел в крепость и соскочил с коня. Потный, окровавленный, запыленный, остановился он перед Добо. К седлу привязана голова турка, смуглолицая, с вьющимися усами. У Бакочаи левая половина лица почернела от запекшейся крови.
– Честь имею доложить, господин капитан, – сказал он, щелкнув каблуками, – турки уже здесь, черт бы их побрал!
– Только передовой отряд, – спокойно поправил его Добо.
– Да, господин капитан, передовой отряд. Всю рать не удалось увидеть: она за Абоньским лесом, но в передовом отряде, черт бы их побрал, у них проворный народ. Как только приметили нас, тут же схватили двоих. За мной тоже погнались. Дальше всех гнался вот этот черномазый, черт бы его побрал!
– А где же твои
