двинулся вперед. – Брат Джордано из Нолы, послушник монастыря Сан-Доминго Маджоре, ответь мне искренне, ты меня боишься?
– Ты… вы… – не сразу нашелся что спросить и как обратиться к собеседнику Бруно, – ты кто?
– Джордано, ты что, не узнаешь меня? – внезапно сменив гнев на милость, лукаво улыбнулся таинственный незнакомец, приблизившись к Бруно.
Пристально уставившись на своего визави, итальянец мучительно рылся в памяти, пытаясь вспомнить, где он мог видеть раньше эти раскосые глаза, массивный нос и густую черную шевелюру, но так ничего там и не раскопав, лишь покачал головой из стороны в сторону и молчаливо пожал плечами.
– Ну, вот те раз, – огорчился незнакомец. – Забыть, как выглядит человек, из-за которого тебя обрекли на вечные муки?
Холодная волна ужаса окатила Джордано с головы до ног. Снова со всей отчетливостью перед его мысленным взором всплыли видения, снившиеся мгновение назад, но только теперь Ноланцу стало убийственно ясно, что это были вовсе не сны, и не кошмарные грезы изможденного рассудка, а реальные картины прошедшей жизни. Прошедшей, то есть законченной, завершенной?.. То есть, другими словами, выходило, что он, философ Джордано Бруно, умер, перешел в мир иной? Сгорел на костре и превратился в пепел? И после этого он не перестал быть?! Не перестал испытывать отчаяние и тревогу? Не перестал ощущать свое бренное тело и его греховность? Сиюминутно уразуметь, взять в толк это новое состояние Ноланцу было не под силу. Исчезнуть из бытия, в котором невозможно представить себя несуществующим, и оказаться где-то за гранью реальности в качестве отдельного свободного существа, не утратившего способности познавать и чувствовать – для постижения этого перевертыша философу понадобилось бы много времени, но его собеседнику уж больно не терпелось переговорить с ним о каких-то важных делах. А его собеседник – кто он такой? Кажется, он сказал: «Как выглядит тот человек, из-за которого…» Господи, да ведь это же никто иной, как…
– Коперник?!
– Джордано! – радостно откликнулся тот, и весь прямо засиял от счастья. От его прежней суровости не осталось и следа.
– Коперник! – почти шепотом повторил изумленный Бруно это некогда милое его слуху имя.
Поляк еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Сделав пару шагов навстречу итальянцу, он неожиданно опустился перед ним на одно колено и учтиво поклонился.
– Коперник! – совсем растерялся бедный Бруно. – Что ты делаешь?
– Я пришел сообщить тебе его волю.
– Чью волю? – словно не понимая, о ком идет речь, спросил философ, но, встретив понимающую улыбку астронома, подавленно смолк.
– Я всегда говорил, что такой человек, как Джордано, будет покрепче духом, чем все наши святые и мученики вместе взятые! – восторженно затараторил астроном. – Подумать только, что ты вытерпел! Нет, я бы точно не выдержал, я сдался
