под нашим контролем. – Начальник разведки ещё раз стукнул по кружку и добавил: – Такое решение принято наверху, в Москве.
– И когда же полезут эти… господа хорошие? – полюбопытствовал Костюрин.
– Не знаю, – по-прежнему спокойно и сухо, не меняя вежливого тона, произнёс начальник разведки, – как только нам станет что-то известно – сообщим. А пока… пока будьте готовы ко всему, товарищ Костюрин. И не теряйте революционной бдительности.
– Есть не терять революционной бдительности, – вытянулся Костюрин.
Начальник разведки махнул рукой, отпуская его.
Улицы вечернего Петрограда были пустынны, таинственны, от них веяло холодом и чем-то ещё – запахом помойки, что ли?
Никогда Питер не пахнул помойкой, но после Гражданской войны начал пахнуть, и не петроградские жители были в этом виноваты, а разный пришлый люд, в большинстве своём грязный: дезертиры, заплевавшие чистые проспекты подсолнуховой шелухой, бандиты, выпущенные новой властью из тюрем, цыгане, разное отребье, жившее раньше на помойках, а сейчас возомнившее себя властителями города и требующее как минимум купеческие палаты… От них и тянет помойным духом. Костюрин поморщился – тьфу!
Впереди неожиданно мелькнула гибкая, плохо видная, почти прозрачная тень, послышалось хриплое мужское рявканье, а затем отчаянный женский крик:
– Помогите!
Костюрин, не раздумывая, кинулся вперёд, на крик, на бегу расстегнул кобуру нагана.
– Помогите!
Крик подстегнул Костюрина, он убыстрил бег.
В темноте начальник заставы разглядел, как двое молодцов в кепках трепали какую-то женщину – судя по всему, нестарую, исправно одетую. Женщина отбивалась от них маленькой кожаной сумочкой. Но что такое безобидная сумка по сравнению с пудовыми кулаками первого налётчика и ножиком, который держал в руке второй громила.
– Помогите!
– А ну, отпустите её! – прокричал на бегу Костюрин. – Немедленно отпустите!
– Хы! – гикнул первый грабитель, и в то же мгновение правая рука его окрасилась оранжевой вспышкой. Громыхнул гулкий выстрел.
Выстрелы на пустынных городских улицах всегда звучат гулко, будто в опорожнённой бочке, у людей, не знакомых с этим, даже коленки трясутся.
– Отпустите немедленно! – вновь прокричал Костюрин, споткнулся о собственный крик. – Иначе буду стрелять!
– Хы! – вторично выбил из горла пробку громила и вновь нажал на спусковую собачку.
Пуля на этот раз прошла совсем близко от Костюрина, он даже ощутил жар, исходивший от неё, пригнулся запоздало, хотел было выстрелить в ответ, но побоялся задеть женщину.
Когда громила вскинул пистолет в третий раз, Костюрин резко метнулся в сторону, присел. Если бы он не сделал этого, пуля снесла бы ему половину головы. Резко поднялся, распрямился, будто пружина, сделал стремительный бросок вперёд и вновь метнулся
