сочится из всех пор ее тела. Она словно вечно купалась в нем, и он стал ее запахом. Даже мне позволено приподнять голову и увидеть, как пахнет ее ужас.
– А ведь мне известно, где найти еще две отраженных звезды, строптивая ведьма, – вкрадчиво предлагает Паляндра, – ты же не сомневаешься, что нет в двух мирах тайн от меня?
Аллахора несколько бесконечных секунд молчит и, пересилив себя, спрашивает:
– Что потребуешь за это, Мать Нижних?
– Твоего волка.
Мой позвоночник становится пластилиновым, когда Паляндра плавным жестом изящной руки указывает на меня.
– Нет, – не раздумывая, качает головой девушка, – никогда.
Паляндра совсем не гневается на отказ, удовлетворенно кивает головой:
– Ты, сказала свое слово. Я заберу его сама, и Отражения Гражуля Колы тебе больше незачем сводить воедино. Да будет так!
– Нет!
Аллахора дико кричит, и ее голос многократно отражается от могучих стволов окружающих поляну и, запутавшись в воздухе, три буквы бесконечной тоски вибрируют в воздухе и буравят мне барабанные перепонки.
– Да, – смеется богиня, – но сначала я дам ему сил, чтобы он шел со мной, а не полз на брюхе, стеная и плача. Ползи ко мне, волк.
– Ты не Перкон… ты не имеешь власти над ним, – запинаясь, выдавливает из себя Рыжая.
В руке Паляндры появляется деревянная, иззубренная, словно обкусанная по краям чаша, которую она протягивает мне.
– Посмотри, ведьма. Пей, волк.
Я послушно, наполненный бесконечным обожанием, ползу к ней через поляну, и Аллахора со стоном, бессильно опускаясь на землю рядом с костром.
– Твой напиток слишком крепок для него. Ты убьешь его. Возьми лучше меня.
Лицо богини выражает нескрываемое отвращение на бесконечную мольбу в голосе девушки:
– Зачем ты мне? Но в твоих словах достаточно здравого смысла. Пусть пьет, как младенец.
Паляндра распахивает свои одежды – вид ее идеального тела приводит меня в исступление. Выплескивает из чаши себе на грудь ее содержимое – всепоглощающая жажда неодолимо тянет меня к ней – вожделение и желание обладания вычищают метлой мой разум от других мыслей.
Капли огненной жидкости, сверкая, текут по ее высокой груди, полыхают в лунном свете драгоценными яхонтами и лалами, запутавшись в волосках шелковистой кожи, повисают на сосках, срываются вниз, оглушительно бьют в землю в унисон с грохотом моего сердца. И со всей округи к богине роем стремятся ночные бабочки, привлеченные ароматным сиянием, и краткими вспышками сгорают их тельца, едва попав за распахнутые полы одеяния Матери Смерти.
Кровь вскипает в моих венах, и я ползу.
Нет ничего в мире важнее, чем припасть губами к этой прекрасной груди, отведать напиток, лизать ее бедра, живот, грудь, или лучше не жить.
Я ползу.
Аллахора сжимает зубы и рвет ногтями свежую рану на запястье.
