сестренка пропала. Так бывает со всеми, кого забирает Белоголовый. Их… больше нет.
Но тут кто-то встал. Дряхлый, чем-то похожий на старый, обветренный, побелевший от времени ялик. Но кулаки его были плотно сжаты. Это был мой папа.
– Я поплыву за ней! – сказал он, в голосе его кипели гнев и решимость. – Я не боюсь. Червяк не становится больше оттого, что плавает на корабле. Ну, кто еще смелый?
Но никто не вызвался. Люди лишь покачали головами.
– Совсем бедняга из ума выжил! – прошептал кто-то. – Черт побери, да он помрет от старости, прежде чем Белоголовый успеет с ним расправиться.
Папа сделал вид, что не расслышал. Он поднял подбородок, сунул под мышку сеть и пошел прочь. Я поплелась следом.
В нашем поселке дома карабкаются по склонам. Они деревянные: построены из плавня – выловленных в море досок, потому что на острове со строительным лесом туго.
– Папа, ты уверен, что тебе хватит сил? – спросила я, пока мы шли домой. Он слегка прихрамывал после одной охоты. Они в тот раз ловили сачками тупиков, которых в наших краях называют морскими попугаями. Папа поскользнулся в скалах и упал с высоты.
– Может, я и старый, – проворчал он, – но отцом от этого быть не перестал.
Он закрыл лицо руками.
– Малышка… Ты же знаешь, как она всего боится. Представляю, каково ей сейчас! – Он шмыгнул носом, но взгляд его был исполнен решимости. – Завтра в шесть из порта уходит «Полярная звезда». Вот туда-то я и наймусь матросом. Это последнее судно, которое выйдет в море из Синей бухты до начала зимы. Оно делает остановку в Портбурге.
Я вздрогнула: Портбург. Про это страшное место я не раз рассказывала Мики. Именно туда слетаются морские разбойники, пираты и всякий прочий сброд, словно гагарки на скалистый остров.
– Это единственная возможность отыскать и вернуть Мики, – сказал папа, ковыляя по переулку. – А теперь идем домой, поможешь мне собраться.
К вечеру все его вещи лежали наготове у входной двери: мешок с теплой одеждой, несколько рыбных котлет, завернутых в бумагу, ружье и зимние сапоги. Папа осмотрел пожитки и наконец вздохнул.
– Все готово. Ну, я сосну немножко. Разбудишь меня вовремя, ладно?
Я кивнула. Я всегда первой просыпаюсь по утрам: когда в очаге на кухне гас огонь, в комнату проникала стужа и щипала меня за нос. Разворошив золу кочергой и добавив еще пару полешек, я обычно шла в комнату и старалась растормошить папу, но это было непросто. Мне кажется, дай ему волю, он бы спал под теплой шкурой дни напролет.
Вот и в тот вечер он направился нетвердым шагом к себе в комнату. Отстегнул подтяжки и сел на край кровати. Какой же он стал худой! Словно ветка – серая, сухая и тонкая. Сломать такую не представляет труда.
– Ты плачешь? – спросил папа.
– А если ты не вернешься? – пролепетала я, вытирая щеки. – Если ты… Как же я тут одна?
Он посмотрел себе под ноги, пожевал нижнюю губу и сказал:
– Помнишь,
