храбрых, за воителей доблестных, – сказал наместник. – Князь Андрей Курбский, ты носишь за отечество славные раны. Прежде всех пьем за здоровье твое!
– Много сынов у отечества! Да цветет славою Россия, – сказал Курбский, и слезы заблистали в глазах его.
– Воевода Басманов! – заметил посадник. – Ты не выпил кубка.
– По всему видно, посадник, что в высоком доме твоем глубокие погреба, – отвечал Басманов, неохотно поднимая кубок.
Румянец блистал на лицах; веселые гости шутили. Разрушили коровайную башню, за нею появился на столе сахарный медведь.
– Не взыщите, дорогие гости, – говорил посадник, – чем Бог послал.
Бояре обнимались с ним и обнимали друг друга.
– Сладок твой мед, – сказал наместник посаднику, – но слаще из хозяйкиных рук. Доверши твой пир, почти гостей, покажи нам посадницу!
Посадник вышел и возвратился с хозяйкою. Низко поклонилась она гостям. Из-под накладных румян нельзя было видеть румянца стыдливости; но изумрудное ожерелье колебалось над атласным ферязем прекрасной посадницы; жемчужное зарукавье дрожало на полной руке, из-под черных ресниц голубые глаза не поднимались на любопытных гостей. Взяв серебряную стопу, налила она шипящего меду в кубок, первому поднесла с поклоном своему мужу, потом стала к стене и, склоняясь застенчиво на белый рукав, потчевала подходящих бояр и воевод; потом, снова приветствуя поклоном всех гостей, вышла.
– Не правда ли, князь, что две родные сестры не сходнее, как твоя княгиня с посадницей?.. – сказал Даниил Адашев Курбскому. – Одна разница, что княгиня твоя, против обычая, не белит, не румянит лица, за что ее жены наши, по Москве, осуждают.
– Не наряд жену красит, а кротость, – отвечал Курбский.
– Когда-то, – сказал Адашев, – попируем мы в семье твоей?
– Я живу в ратном поле. Родительницу свою мало видел, от жены был далеко. Но завоюем Ливонию, отдохнем в Москве. Будем беседовать с Сильвестром, с братом Алексеем Адашевым. Повеселимся в полях с соколами и с белыми кречетами. Помнишь, в забавах мы были всегда неразлучны, как теперь сын твой Тарх и мой Юрий.
– Тесть мой, Туров, ждет не дождется, когда мы будем вместе.
– Туров? – переспросил посадник. – Каково поживает старый друг мой?
– Прихварывал, – отвечал Даниил Адашев, – но целебные травы, которые посылал я из Ругодева к родственнице нашей, Марии, помогли ему.
– Но видение его не к добру, – сказал Курбский.
– Какое видение? – спросил с любопытством посадник.
– При отъезде моем из Москвы, – сказал Курбский, – Туров сказал мне: «Прощай, князь, не увидимся»! – Я изумился. «Как не увидимся?» – спросил я его. – «Скоро дети наденут по мне смирное платье[8]». – «С чего тебе в мысли пришло?» Тогда он рассказал мне странный сон. «Я видел, – говорил он, – видел так ясно, как теперь тебя вижу, что я иду по высокому и длинному мосту.
Так назывался траур.
