сейчас смотрят так мягко и мечтательно, будто видят перед собой не запруженный бестолково толкущимся у сувенирных палаток народом Арбат и пачкающего бумагу заштатного художника-неудачника, а как минимум самого великого Леонардо оживляющего загадочную улыбку Моны Лизы в своей мастерской. Да, именно, вот так волнующе, смотрят только на мастеров, на волшебников, которым доступно невозможное. Обмануть детски наивное восхищение сквозящее в этом взгляде просто нельзя. Потому каждое движение карандаша, каждый штрих точно выверен и волнителен, будто легкое прикосновение к отзывающемуся чувственным камертоном обнаженному женскому телу. Вот как завернул, даже самому понравилось! Закусив от старательности губу я принялся накладывать серию быстрых точных штрихов, что должны были передать легкую тень отбрасываемую длинными ресницами девушки.
Портрет на глазах оживал. Едва намеченные контуры лица проступали все яснее, наполнялись жизнью. Этот процесс всегда завораживал меня сам по себе. Чувствуешь себя кем-то сродни творцу, этаким демиургом, которому подвластны жизнь и смерть, могущим своей волей прорвать мертвую холодную белизну бумажного листа, заставив его расступиться, выпуская на поверхность равнодушного белого льда человеческое лицо. Живое, полное чувств и помыслов. Пусть оно лишь слепок с сидящей напротив натуры. Отпечаток, застывший в вечной статичности двухмерного бытия, но искра жизни в нем все равно есть. Я никому не рассказываю об этом, но искренне верю, что портреты, нарисованные хорошими художниками живут. Живут своей непонятной нам жизнью. Кто знает, быть может рука мастера открывает им двери в иные миры, иные вселенные, те, где время течет так медленно, что мы просто не замечаем его. Что если доли секунды в существовании портрета, это миллионы лет нашей Земли? Что если через несколько тысяч лет Мона Лиза прекратит улыбаться и склонит голову на грудь? Впрочем, даже если это так, вряд ли кто-нибудь будет в силах заметить такую перемену. Время, все проклятое время, уж больно по-разному течет оно в наших измерениях: привычном трехмерном – людей, и двухмерном – созданных ими портретов. Маленькие срезы застывшей жизни, истории одного человека… Песчинки по сравнению с силами окружающего мира. Но песчинки, способной многократно воссоздать себя вновь и вновь…
Чуть раскосые глаза опушенные темным пологом ресниц глянули на меня с белого листа, глянули с грустным всезнанием и мудрой печалью, вовсе не так как смотрела сидящая напротив девушка. Но мне почему-то показалось, что именно такой взгляд будет для нее правильным, настоящим, что ли… Соответствующим ее настоящему образу, тому внутреннему миру, что любой человек старательно прячет от окружающих, могучему и прекрасному. В ней определенно было что-то необузданное, дикое, первобытное… Так должны были выглядеть подруги былинных богатырей, женщины легендарной расы перволюдей, амазонки, наконец. Такой вид совершенно не вязался с шумящей вокруг толпой, со скучающим снобизмом москвичей, с тупой восторженностью
