когда-то по ним ходивших. Тяжёлый воздух здесь поражал сыростью и тленом, от осклизлых стен пахло плесенью, и откуда-то снизу тянуло просто могильным холодом. Звуки его шагов медленно и гулко растворялись в тишине. Крылов остановился, держась за стену рукой, почему-то поднял глаза и посмотрел наверх. На какое-то мгновение ему показалось, что где-то там, наверху, на недосягаемой высоте неясно плавились закатным светом узкие витражные стекла. Потом они погасли, и наступила сумеречная темнота, и в этом полумраке, внизу, едва слышался шелест шагов Цыгана, продолжавшего спускаться всё так же быстро.
«Запросто шею сломишь, такая темнотища на этом квесте», – подумал Крылов, уже собираясь окликнуть Цыгана.
И тут снизу заструился свет, обозначивший, впрочем, довольно явственно самые нижние лестничные марши. Крылов заторопился и прибавил шаг. Он шёл всё быстрее и быстрее, надеясь догнать Цыгана, но того всё не было, как черепахи в одной из апорий Зенона. Лестница кончилась и перешла в длинный, освещённый только у самого пола коридор, и через какое-то время Крылов уже почти бежал, гнался за Цыганом изо всех сил, временами останавливаясь, чтобы вглядеться в сумрак и прислушаться.
В коридоре вокруг него было полно невидимых людей, которые шаркали ногами, кашляли и смеялись, переговариваясь. Какие-то двери со скрипом открывались и закрывались, совсем рядом кто-то звал кого-то, кто-то окликал Крылова, но когда он оборачивался, то никого не видел. Потом впереди раздалось шлёпанье босых ножек, и отчаянный детский голос стал звать: «Мама! Мама!»
Крылов рванулся вперёд, но неожиданно свет погас, и по его лицу словно мазнуло чем-то мокрым и тёплым. Тяжело запахло кровью или железом, свежим, как в механическом цехе.
Он брезгливо вытерся рукой, и тут вдруг справа от него со скрипом растворилась дверь, и в самой глубине приоткрывшегося пространства забрезжило утренним светом, и словно неясные тени заколыхались в этом пространстве, у самого пола. Он шагнул внутрь. Дверь за ним тут же захлопнулась с громким треском. Крылов обернулся и дёрнул дверную ручку, потом дёрнул ещё раз, потом со странным шуршанием выбежал на середину залы и лихорадочно закрутился, оглядываясь в испуге.
Зала была высокая и узкая, ребра сводов её терялись во тьме где-то высоко над головой. Каменный пол залы устилал сухой камыш, который и шуршал громко, отчётливо при каждом его шаге. Мертвенный свет шёл непонятно откуда.
На одной стене висели гобелены с изображениями странных битв: кто-то мчался на лошадях, кого-то преследовали, развевались боевые стяги. По другой стене, между высокими стрельчатыми окнами, помещались луки, копья и щиты. Огонь пылал в резном каменном камине, таком огромном, что, казалось, в нём можно было зажарить быка. Вдоль стен виднелись покрытые коврами скамьи.
В конце залы стоял огромный стол. На нём что-то лежало, вытянутое, длинное, накрытое, словно с головой, заскорузлыми тряпками с неприятными на вид коричневатыми пятнами. Подходить к столу совсем не хотелось. Крылов опять заозирался и только тут увидел ещё одну дверь. Он бросился к ней, потянул на себя, надсадно, с усилием
