жижей была устлана, обильно полита безлюдная земля, на жижу можно было наступить, как на вонючий ковер, и пойти по ней, но тогда ноги по щиколотки погрузились бы в это месиво, ведь он же не мог пройти над дерьмом по воздуху, как Христос ходил по воде. Нет Христа, и воды нет! Все сказки для несмышленышей. Бабушкины сказки. Реальность – вот она: его видения!
Да, его видения и были самой настоящей реальностью.
Он знал: сбудется многое, если не все.
Ему хотелось спать, но он борол сон.
И последнее, что он увидел перед тем, как мгновенно, всхрапывая и постанывая, уснуть, была баржа, длинная как синий кит, она медленно, носом разрезая серую, мрачную воду, шла по северному ледяному морю, и он, как безумный ангел, спустился откуда-то с воздуха, из ветра на палубу этой баржи, и видел: баржу качает отчаянно, сильный ветер то взносит ее на крутую волну, то обрушивает с гребня вниз, качка шла и бортовая, и килевая, и люди, расползшиеся по палубе, как пауки, вцеплялись кто во что мог вцепиться, в гайки и болты, в край палубы и в ржавые кнехты, люди блевали на железо палубы и друг на друга, они лежал без сил в этой своей блевотине, хуже скота, хуже всего живого, что страдает и стонет на поверхности земли, и им, каждому, он это видел и понимал, уж лучше было умереть, да никто не появлялся, чтобы всех их застрелить, перестрелять из пистолета и винтовки или попросту, откатив ногами, грубыми сапогами к самому краю плоской палубы, сбросить в лютое серое море; не было для них палача, и они вынуждены были жить, и жизнь становилась самым невыносимым наказанием, какое только мог человек придумать человеку. Он ужасался: как это могло произойти? – и сам себе отвечал: это все я придумал, я. А потом спохватывался и отрицал эту мысль: нет, это все мы придумали, мы! – а кто такие мы, и сам себе не мог бы объяснить.
Баржа проламывала жидкий свинец сумасшедших волн, он стоял на палубе, расставив ноги, он понял, почему моряки на суше так стоят, расставив ноги широко, развалисто; глядел на блюющих людей, пытался их пожалеть и не мог, вместо жалости в нем, внутри, ширилась радость, с каждой минутой его охватывало торжество: вот, люди на его земле наконец научились безмерно страдать, они сполна вкусили мучение жизни, – и, значит, лучше не жить, чем жить! Им всем, а ему?
Он закрыл глаза. Море вздымало серые валы. Пенные гребни исходили солеными брызгами. Ему забрызгало все лицо и руки, он ощущал вкус соли на губах, и смутно думал: море соленое, как кровь. Серое ничто восстало вокруг него, рухнуло на баржу, и она перестала плыть, и он перестал видеть то, что нельзя было никому видеть, кроме него одного.
***
А страшно умирать!
Так, может, вовсе и не умирать?
Давайте отменим чертову смерть! Она, кошка, не сгрызет нас!
Давайте радоваться! Веселиться! напропалую! гулять так гулять! К черту докторов! К черту пилюли! К чертям
