в разные стороны. Эдуард с большим пакетом и Маша с охапкой цветов стояли под дверями ресторана и смотрели друг на друга, не имея сил расстаться. Свет ярко моргающей люминесцентной вывески импульсами окрашивал молодых людей в нереальные цвета.
– Спасибо, Машенька, – еще более осмелевший от вина, Свекольников впервые позволил себе так обратиться к девушке. – Разреши мне тебя проводить. Тем более эти букеты… Я бы очень хотел.
– Не получится, я живу за городом в Покровском, и автобус с автовокзала уходит, – она сунула ему в живот цветы и обнажила тонкое запястье с малюсенькими золотыми часами. – Ого! Через час двадцать. Нескоро. Если провожать от остановки до дома, то обратно тебе не на чем будет добираться, это последний автобус сегодня.
– Единственное препятствие?
– А что еще?
– Я возьму такси.
– Зачем?
– Отвезу тебя домой. Можно?
– Ну, я не знаю, если тебе делать больше нечего, то отвези.
Цветы разместились на переднем сиденье, поверх дурацких бабинских папок с газетами, а молодые люди устроились сзади. Они уселись совсем близко друг к другу. Через одежду Эдуард ощущал прожигающее тепло от прикосновения Машиного бедра, и ему казалось это неудобным. Словно он домогается ее, воспользовавшись теснотой салона стареньких «Жигулей». Он даже вспотел от внутренней борьбы: отсесть или остаться. И отсесть, и остаться казалось невежливым. Хотелось остаться. Маша тем временем, видимо, совсем ничего не замечала. Более того, подсказывая водителю путь, она время от времени наклонялась вперед и опиралась правой рукой на его левое колено, касаясь волосами его уха. Она это делала совершенно естественно, словно он часть конструкции автомобиля. Эдик ликовал, он вдыхал аромат ее духов и мечтал, чтобы чудесная поездка не кончилась никогда. На крутом повороте, когда она в очередной раз коснулась его колена, он, перестав дышать, накрыл ее пальцы своей рукой. Сжавшись от понимания собственной безумной дерзости, он ожидал жесткой отповеди. Мурашки бежали по его спине, и время остановилось. Он ушел в себя, предчувствуя громы, молнии и разрушения, как на картине Карла Брюллова «Последний день Помпеи». От волнения его ладонь намокла, но девушка не высвобождала свою руку. Минут через десять пути он даже начал надеяться, что она легонько пожмет его колено, подавая сигнал: мол, парень не тушуйся, мне нравится. Но ничего такого не произошло.
Автомобиль остановился.
Раньше он тут никогда не был. В его представлении село Покровское – страшная продавленная грунтовая дорога, черные перекошенные, крытые соломой дома без света, нетрезвые сомнительные личности, источающие опасность. На самом деле он увидел почищенные асфальтовые дороги, хорошие дома высотой от одного до трех этажей. Он попросил водителя подождать десять минут, подал Маше руку, и они вышли на воздух. После натопленного салона Эдику сразу стало холодно.
– Вот мой дом, – девушка
