Они говорят всё честно и откровенно, даже рады, когда осознают, что их услышат тысячи, если не миллионы. Как всегда получается: они всего лишь винтики в механизме. Обычно молчат и просто выполняют поставленную перед ними задачу. И когда у них есть возможность донести свои мысли и переживания до миллионов, какими бы абсурдными и нелепыми они ни были, простые люди включают всё своё красноречие, чтобы сказать то, что думают. Не будут врать или приукрашивать. Всё как есть, без фальши, в надежде, что к их словам всё-таки когда-нибудь кто-нибудь прислушается. От чего это? Не знаю. Может быть, включается синдром Герострата, а может, кроме них никто бы и не решился сказать правду, какой бы горькой она ни являлась…
Я улыбнулся и пожал ему руку в ответ:
– Юрий.
– Если что нужно, говори. Мы не жадные – поделимся всем, чем сможем.
– Хорошо, спасибо!
Лейтенант Батлер улыбнулся мне и вернулся на своё место.
Он показался слишком молодым. Сколько ему лет можно было дать… Двадцать? Двадцать пять? Он должен был радоваться юности, ублажать красоток, танцевать на вечеринках, петь или играть в кино, а вместо этого летел со своими парнями туда, где смерть может оборвать их жизни в любую секунду. Нужно ли ему это? Конечно, нет! Гибель на полях сражений не нужна никому. Тогда зачем он здесь? Что забыл на этой, никому не нужной войне? Даже спортивного телосложения нет. Наверняка, погибнет в первой же рукопашной схватке от рук какого-нибудь крепкого атлета, тягающего в спортзале двести килограмм железа. За что он готов умереть? Пусть ответит на эти вопросы сам.
Подсел к нему. Тот повернулся ко мне, отвлёкшись от прочтения журнала.
– Зачем тебе нужна эта война? – решил спрашивать прямо, не выбирая слов. Пусть отвечает искренне.
– А зачем она тебе? – заявил он, улыбнувшись.
– Новости. – Отвечаю я, – это моя работа.
– У тебя работа – у меня долг.
– А кому ты должен? И что?
– Должен остановить тех, кто пытается разрушить мою страну, прикрываясь болтовнёй о вселенском равенстве.
– А разве равенство это плохо? Разве не были бы мы все счастливы в обществе равных друг другу людей?
– Плохо только тогда, когда его пытаются построить на костях других. У нас было равенство, на мой взгляд. До тех пор, пока левые не заявили, что им этого мало. Мы воспротивились, и они решили, что во всём виновато наше рабовладельческое наследие. Надеялись, что его можно будет искоренить сносом памятников наших предков, наших героев, но ошиблись. И мы взялись за оружие.
– Так значит, ты воюешь не против чёрных, евреев, геев или женщин?
– Разумеется, нет. Я воюю против тех, кто обнаглел. Показать им, что брать больше, чем могут увезти, чревато. Вон, – показывает пальцем на чернокожего, что служит вместе с ними, – как ты думаешь, если бы я был расистом, ему дозволено было бы служить вместе с нами? Сидел бы он сейчас здесь?
Негр улыбнулся и помахал нам рукой.
Батлер
