морд, хоть и не всех знаешь по именам; вон та девочка-клубочком – шуршит чешуей, помавает раздвоенным языком, – можно бы даже к ней подкатиться, как раз сейчас хочется нового, может, даже и не шерсть, может, вот эта теплая и сухая змеиная шкурка? – но рядом сидит толстое существо, раздувает на огромном загривке очковую трепещущую красоту – муж? друг?.. Кто-то еще только что был замечен краем глаза – кто-то, с кем однажды явно была хорошо знакома, что-то вспоминается – только шерсть, без модификаций, человеческие ногти на изящной полосатой руке, – а, да, помню, нет, не хочу. В затылок кто-то дышит – а?
– Можно я не буду никаких банальных фраз говорить? Вы мне просто очень нравитесь. Пустите рядом посидеть?
Морф легкий, изящный: лицо чистое, руки тоже, но к тяжелым кистям сбегает очень гладкая, очень короткая шерсть, широкий хвост овалом виден в прорезе джинсов, когда залезает на табурет, сам крепкий и едва ли не ниже Вупи ростом, белые зубы –
– Бобрик?
Улыбается.
– Бобрус, да. Но за «бобрика» спасибо, хорошее слово. Меня так мама зовет.
– Ей нравится? – имеется в виду шкурка, и он понимает, конечно.
– Она не против. Я хороший сын – и без шкурки был, и со шкуркой остался.
Через час в такси Вупи отдергивает руку от гладкой шеи – оказалась негладкой, что-то острое, так и палец порезать можно. Он наклоняет голову, смотрит искоса, по-птичьи, тычет себе в шею пальцем:
– Жабры.
С ума сойти – зачем бобру-то жабры?
– Да ведь бобром потом уже стал – так, для удовольствия; а жабры были – сразу и для дела.
Оказывается, ныряльщик, с аквалангом нырял, работа такая. Сделал жабры – сразу стало легче, можно баллоны не таскать и костюм облегченный. А потом один мальчик рассказал, тюленис, что с шерстью правильной – ну, водоплавающего – под водой прикольно. Долго сомневался, потом рискнул. Оказалось – ай-йя!
– А ты любишь именно зоусов?
Ох, да замолчи ты. Целоваться, оказывается, что с жабрами, что без жабр; ну и ванна у этого мальчика, полквартиры, ты что, и тут ныряешь?
Смотрит хитро.
– Ты любишь, когда тебе языком делают?
Люблю.
– А под водой?
Ох.
Опустошает в поднимающийся над водой пар какие-то бутылочки – сразу пахнет йодом, солью, рыбой; пока Вупи вылазит из тесных белых штанов, отклеивает от груди силиконовый топ – он убегает и прибегает, катает в пальцах два биона: молочно-белый и радужный, полосатый; полосатый кладет на запястье, тычет в кнопку – шарика нет, и только отблескивает радужно-полосатым светом маленькое блестящее пятно на гладкой шерсти. Выдыхает резко, сияет глазами:
– Возьми второй. Специально в Карибском море нырял, записывал. Ну?
Плюхается в воду, подныривает, сверкает сплошной коркой намокшей шерсти.
Видно, как жабры приоткрываются в зеленоватом мареве.
Теплая вода, хорошие руки. Молочно-белый
