до того, что крикливо-изумрудная краска курчавилась по стенам, отпадая целыми пластами, будто желая поскорее убраться подальше от нестерпимого зловония уткнувшихся в свои кружки мужчин. Георг III невидящим взором глядел на своих непутевых подданных с изуродованного портрета (глаза вместе с другими органами – и не только чувств – ему процарапали моряки Континентального флота, прошерстившие остров в поисках припасов семью месяцами ранее).
Николас, сжимая успевшую нагреться кружку эля, подумал, что три короны, очевидно, принадлежали трем коронованным в таверне порокам: алчности, чревоугодию и похоти.
Одинокий скрипач съежился в углу, безуспешно пытаясь перебить похабные песни, распеваемые компанией неподалеку. Кожа на его кадыке натягивалась как тугой галстук.
«Наливай еще, поддатый, помни: истина – в вине! К черту граций, к черту мысли о любви и красоте! Фа-ла-ла-ла-ла..!»
Николас поспешно отвел взгляд от смычка, парившего над струнами, пока непрошеные мысли не побежали наперегонки с памятью. Каждая секунда подтачивала его решимость, а терпения оставалось совсем немного.
«Спокойно! – приказал он себе. – Спокойно».
Легко говорить, когда искушение впиться ногтями в стол и стены, выпуская на волю закупоренную внутри бурю, почти непреодолимо. Он заставил себя сосредоточиться на выпивохах, сгорбившихся над столами: они увлеченно шлепали картами и совершенно не обращали внимания на бешеный дождь, хлещущий по окнам. Языки и говоры были столь разнообразны, сколь и корабли в бухте. Никого в форме не наблюдалось, к приятному удивлению Николаса и к выгоде остальных, бесстыже сбывавших контрабанду.
Стоило ли удивляться, что Роуз Линден выбрала именно это место для встречи. Николас начинал задумываться, была ли она очарована картиной непотребства или просто чувствовала себя здесь как дома. Как бы то ни было, ее выбор гарантировал, что стражи Айронвуда, приглядывавшие за проходом на острове, вряд ли стали бы заходить сюда: слишком они были тонкими натурами, чтобы рисковать замараться о замызганное очарование матросов.
«Сиди спокойно!».
Николас нащупал пальцами кожаный шнурок под парусиновой рубашкой и изящную сережку, которую повесил на него, чтобы не потерять. Вынуть ее он не решился – хватило жалостливого презрения на лице Софии прошлым вечером, когда она застала его разглядывающим в свете маленького камина бледную жемчужину, золоченые листья и голубые бусинки на золотой петле.
Куда безопаснее было глядеть перед собой, чем сосредотачиваться на свидетельствах своих провалов.
«Этта бы одобрила место». Николас не успел остановить мысль, как та уже выскочила. Она бы с наслаждением разглядывала комнату, жадная до любых историй из низменной жизни острова – прославленного пиратского королевства. Он бы даже рисковал потерять ее, увлеченную злополучной погоней за сокровищами или похождениями шайки контрабандистов.
«Ты и так ее потерял». Николас медленно выдохнул, заталкивая боль куда поглубже.
В совсем плохие дни,
