в просторы вольные, необозримые.
Дед по отцу, Борис Дмитриевич Болотников, с женой Ольгой Ильиничной, – белорусские крестьяне, наивно-верящие в лучшую долю, напитавшиеся баснословными слухами о богатеющей Сибири, вывезли из Могилевщины семью с четырьмя малолетними детьми. Вывезли во мглу неизвестности, в не обетованные края, в несусветное «авось» – в поисках своей лучшей доли. Земледелец, бондарь и бортник, дед Борис мечтал на новых землях обрести более счастливую жизнь, обеспечить таковой и наследников своих.
И окромя узлов с нательным хламом да проходного переселенческого свидетельства, являвшегося актом последней связи с вотчиной, никакого имущества на новое обзаведение не получил. Отчины от отца своего не наследовал. Ничего не обрел в Сибири, но лишь рассеял по извечной русской круговерти остатнее – семейное гнездо, птенцы которого разлетелись по городам и весям – не по их воле, не в исполнение семейных надежд.
Дед по матери, Федор Филиппович Филатов, с женой Марией Ивановной и четырьмя же малолетками, в таком же звании расейских крестьян, обманутых мифическими проектами столыпинщины, воцарились в сибирских просторах, нимало помыкавшись по географическим пунктам. Обжились на тесинской земле, приноровились к её правилам и людям. Здесь же, на промозглом погосте, мой дед по матери вкупе с женой своей и несколько детей их, сложили прах свой. Остатные дети их тоже не испытали счастья или обетованной свободы: и также рассеялись по городам и весям, не помня пути к родным могилкам.
У них, детей и дитятей детей, и мужнего и женского пола, на сибирских землях, или на расейских просторах тоже не нажилось отчины, сколько-нибудь годной для передачи в наследство многочисленному потомству. А если что и осталось – лишь многоликая и событийная история семейной жизни, тесно соединенная с историей многострадального отечества. Никем не записанная. Не запомненная. Следовательно – не существующая.
Недоставшаяся мне отчина не сокрушила. Чувство досады не грызло ни единый день. И тому нет объяснений… Впрочем, возможно, полное отсутствие горечи и утраты сопряжено с ментальностью бывшего советского человека. Как результат отчуждения последнего от частной собственности, в полном соответствии с идеологией социализма, под сенью которой родился, вырос, возмужал, состарился… Не успело привиться чувство собственника?.. Или напрочь успело выветриться из генетического кода? Или вытравили его в процессе построения «развитого социализма»?
Словом, отчина не мерещилась вчера, не жаждется здесь и сейчас, не блазнится в обозримой перспективе.
Отчина не досталась, но взамен в душе угнездилось новое состояние: гордость за подвижническую сущность моих дедов. Гордость и восхищение их натурами. Они умели мечтать! Несмотря на гнет и нужду в существующей яви, обрели душевную потребность менять пагубную традицию,
