некуда, товарищ капитан. Был Груздев, да весь вышел.
– Как это «весь вышел»?
– А я и сам не пойму. Вроде кто-то по голове ударил. Да что говорить. У меня сейчас такая злость…
– Это зря, – сказал Нечаев и подумал: «Может, и вся ваша болезнь в этом».
Ефрейтор приложил руку к груди и поморщился:
– Вот здесь у меня горит.
– А вы думаете, у других не горит?
Ефрейтор промолчал, виновато опустив голову.
– Послушайте, Груздев, – сказал вдруг Нечаев, мягко положив ему на плечо руку. – Вы сильный человек, и не вам падать духом. Давайте лучше поговорим о деле. На днях я письмо получил от уволенных в запас товарищей. Помните Зимовца, Кравченко?
– Помню, – оживился ефрейтор. – Где они сейчас?
– В Донбассе.
– Что пишут?
– А вот заходите завтра ко мне. Мирзоян придет, Зозуля. Почитаем, посоветуемся. Ладно?
– Приду, товарищ капитан.
Нечаев смотрел в потеплевшее лицо ефрейтора и думал: «Как хорошо, что вспомнил я о письме. Сразу человека отвлек от грустных мыслей». Он еще хотел поговорить с ефрейтором, но в этот момент в комнате политпросветработы, откуда все время доносились переливы гармони, вдруг вспыхнула песня, громкая, многоголосая. Нечаев послушал и улыбнулся:
– Молодцы, хорошо взяли, – и поднявшись с табуретки, спросил ефрейтора: – Подтянуть не желаете?
– Можно, – нехотя согласился Груздев, но тут же прибавил: – Только у меня, товарищ капитан, горло побаливает.
– Это плохо, – сказал Нечаев, и его заволновала прежняя мысль: «Правду говорит Груздев или обманывает?» По выражению лица понять было трудно.
Домики, в которых жили семьи офицеров, были небольшие, желтые, под ребристой светло-коричневой черепицей. Стояли они в два ряда, образуя улицу, широкую и прямую. Мельников занимал крайний домик. Перед самыми окнами начинался обрывистый спуск в приречную впадину, густо заросшую кустарником и высокими деревьями. Деревья важно раскачивались под напором ветра, словно раскланивались то в одну, то в другую сторону. Сквозь голые сучья поблескивал первый ледок, сковавший недавно дождевые лужи.
Здесь целыми днями шумела детвора. Мальчишки с отчаянным визгом устремлялись с обрыва вниз, отважно размахивая руками. Когда Мельников заезжал домой, чтобы отдохнуть после обеда, он подолгу любовался их игрой и очень жалел, что нет рядом Володи и Людочки: вот бы где им раздолье-то было.
Сегодня, выбравшись из газика, комбат снова залюбовался маленькими бегунами, которые, по-птичьи раскрылатившись, бросались с крутизны, как парашютисты с самолета, теряя на ходу шапки, варежки, перевертываясь через головы.
Рядом с Мельниковым топтался шофер Джабаев. Он тоже смотрел на детей, хохотал и восторженно взмахивал руками:
– Ай здорово! Ай хорошо! Герои будут, товарищ подполковник!
– Да, молодцы ребята, – улыбаясь, ответил Мельников и, словно
