двух молодых актёров за кулисами, и стала долго и терпеливо им объяснять, как выходить на поклон перед публикой: как сохранить достоинство даже при поклоне, как смотреть в зал через полуприкрытые веки, чтобы казаться для зрителя неприступнее, кого из актёров пропускать на поклон первым, кого вторым, а кого третьим. Вспомнила, кому из заслуженных актрис отдавать цветы, если их ненароком подарили тебе, и как вызывать на «бис» главного режиссёра, даже если зрители в партере проспали весь спектакль. Сонечка настаивала, что это очень важная информация и, если они не будут знать её как дважды два, то их жизнь может превратиться в ад. Худощавый Альберт с яйцевидной головой поморщился и назвал это «дедовщиной и бредятиной», а упитанный очкарик Владик глупо улыбался мокрым ртом и причмокивал, будто ему рассказывали анекдот.
– Это театральные традиции, ― отрезала Соня и нахмурила брови. ― Они передавались веками ― мы должны их хранить и приумножать!
Всю следующую неделю Сонечка развивала бурную шефскую деятельность, она как бы невзначай вдруг возникала в курилке или в кулисах, встречалась в коридоре с молодыми артистами и заводила разговоры: о просмотренных фильмах, о прочитанных книжках, о тяжёлом актёрском труде, об удаче, о париках, о наклеенных усах, о старой обуви, о плохой работе буфета и ещё о многих-многих вещах.
Однажды в азарте воспитательной деятельности, разыскивая своих «подшефных», Подрезкина оказалась на театральном чердаке. Молодые актёры показались ей такими несчастными, такими заброшенными, что она решила научить их, как бороться за роль и место под солнцем на примере личного опыта:
– Эта Горчишникова просто зубами вцепилась в роль Капочки! ― сжимала кулачки Подрезкина. ― Ну, думаю, вот тебе! Может быть, у меня больше нормальных ролей до конца жизни не будет. Я прихожу к главрежу в кабинет и ка-а-ак дам по столу кулаком! ― Сонечка рубанула рукой воздух. ― Это что за безобразие, говорю?! Это как же так, говорю?! Вы же губите честные таланты, говорю!..
– Послушайте, ― первым не выдержал Альберт и расплющил дымящийся окурок о стену. ― Я больше не хочу вас слушать. Меня не интересует жизнь травести.
Змей Горыныч в лице трёх девиц привстал с каменного порога и, вращая большими накрашенными глазами, попятился вниз по лестнице, словно боясь удара со спины.
Соня Подрезкина стояла с открытым ртом и удивлёнными глазами. Затем она тихо спустилась в свою гримуборную, заперла дверь на ключ и села за столик. Включила настольные лампы, направив их себе в лицо, будто два прожектора, и уставилась в зеркало, перед которым уже много лет разрисовывала себя то в клоуна, то в зайчика, то бог знает во что… Она просидела так около трёх часов, как мумия, не проронив ни слова и не пошевелившись. Говорят, когда йоги входят в такой транс, они могут предвидеть будущее. Увидела ли Соня Подрезкина своё будущее ― трудно сказать. Но после этого поведение
