минут прячась под одеялом, она вспомнила, что хотела рассказать с утра Дочке. Села на раскладном диване, почесала голову, оглянулась на зеркало на шкафу. Там в неприятной темноте стекалась складками кожи к горке из одеяла странная, темная, зазеркальная Мама. Потянулась за спортивными штанами, футболкой. Кое-как пригладила щеткой волосы.
– Проклинаю ваше дитя, пускай оно каждый вечер превращается в жуткого зверя…
Мама выскользнула из спальни и быстро огляделась в полутемной гостинной, отметив про себя ночные разрушения. Сегодня была ее очередь спать. Папа приполз в постель почти под утро, когда оно уже достаточно порезвилось с книжной полкой и порядком устало.
– А он неплохо справился, – отметила Мама про себя. – Почти ничего не задето.
Свет на кухне зажегся неправдоподобно ярко. В такой ранний час нужно запретить яркий свет, подумалось Маме. Он травмирует не только сетчатку глаза, но и психику. Цокнув языком, Мама поставила чайник на плиту – газ обрадовался яркими, синими языками – и отправилась умываться.
– Ну что, новый день? – спросила Мама у зазеркалья, усердно чистившего зубы. – Новый, – подтвердил блеск сонных глаз зазеркальной Мамы.
Включить бодрящую музыку на радио. Молоко. Яйцо. Соль. Сахар. Крохотку черного перца. Корица. Ванилин. Взболтать. Действия доведены до автоматизма. Плеснуть на сковороду капельку масла. Ну ладно, не капельку, а как вышло – щедрых ложки три столовых, не меньше. Пускай греется. Обвалять в молоке и яйце кусочек белого хлеба —кто вздумал его оставить в хлебнице с вечера? Хлеб подсох с одной стороны, настоящая мучная мумия; Мама по-хозяйски ткнула пальчиком в мякиш ломтя с другой стороны и убедилась, что ночь не успела отобрать всю мягкость у хлеба.
– Странно, – подумала Мама. – Что такое ночь? Это шесть или восемь темных часов. Почему они разрушают все, до чего могут добраться?
Убрав довольно урчащие гренки со сковороды на тарелку, Мама наконец вспомнила, что с утра не пила чаю. Кофе она не любила. Крохотные личинки зеленого чая ринулись из пакетика в чашку, чтобы раскрыться листьями, расцвести терпким и горьким, окрасить коричневым каемку, до которой дотянется напиток.
– Лишь бы не было слишком крепко, – подумала Мама, заливая заварку горячей водой.
Оставался самый важный утренний вопрос. Какао. Без него никак, но нету молока. Мама критично поболтала пакет в руках – ну, в лучшем случае полчашки наберется. Недовольно поджала губы – а она ведь просила Папу купить молоко вечером, когда тот возвращался домой. Делать нечего – придется варить какао на воде.
Ложка какао. Еще половина. Полстакана горячей воды. На огонь в кофейной турке – все равно никто и никогда ею не пользуется, пускай послужит хотя бы так. Вскипело – скорее убрать с огня, перелить в чашечку, но пока не заливать молоком.
И вот почему. Оно уже в коридоре. Оно проснулось.
Дверь со скрипом открылась. На пороге – ах, привычная картина для буднего дня – Мама увидела Чудище. Нечесанное, обросшее. Волосатые лапки с длинными пальцами даже вызывают некоторое умиление, впрочем, лишь на время.
– Доброе утро, солнышко, – с приторностью Мама хватила лишку.
– Аргхх, – пожаловалось сонное Чудище, протирая глаз. – Арг… хххх! – окрысилось, показало клыки, оглядывая, что тут можно истребить.
Скользнув мимо Мамы, оно обнажило когти. Мама инстинктивно отдернула руку. Чудище кинулось на занавески, уже и так видавшие виды, оставляя длинные, некрасивые следы когтей. Ловко подобралось к карнизу. Ухмыльнулось оттуда – арггхыы? – и кинулось на верхнюю полку стеллажа.
– Блин, – подумала Мама, – только вчера расставила все по местам. Вроде, не кидалось уже пару недель. Но вслух сказала:
– Солнышко, я испекла твои любимые французские гренки. Иди завтракать!
– Хххыы, – утробно отозвалось Чудище откуда-то с карниза. Оно хочет порвать когтями, вспоторшить зубами, истребить новую цель. Но какую? На всякий случай Мама передвинулась в дверной проем. Чудище, чуть заскучав на миг, ринулось буянить на полке – переворачивать казанки да кастрюли. Раздался звонкий гул, кастрюли весело запрыгали по полу.
– Они легкие, что им сделается. В худшем случае, помнутся, – с некоторым облегчением подумалось Маме.
– Ргххх! – требовательно выглянуло Чудище с полки на Маму, будто призывая быть участником разрушения. Маленькое, но сердитое, оно забралось в толстостенную старинную гусятницу, с грохотом сместив крышку. Чудищу никак не удавалось сбросить эту гусятницу на пол, и оно решило, видимо, уничтожить ее изнутри.
– Рххх, – с упоением грызло Чудище гусятницу. – Ргххх!
Гусятница не поддавалась. Мысленно поблагодарив свою бабушку, которая подарила гусятницу, Мама выждала минут пять и устремилась к центру
