в июне месяце. Мы сидели за обедом. Как вдруг вошел Пушкин. Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость была видна в его движениях. Я тоже не нашлась ничего ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться; он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, – и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту… Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи… Однажды он явился в Тригорское со своею большою черною книгою, на полях которой были начерчены ножки и головки, и сказал, что он принес ее для меня. Вскоре мы уселись вокруг него, и он прочитал нам своих “Цыган”. Впервые мы слышали эту чудную поэму, и я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу… Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности… он имел голос певучий, мелодический и, как он говорил про Овидия в своих “Цыганах”, “и голос шуму вод подобный”. Через несколько дней после этого чтения тетушка предложила нам всем после ужина прогулку в Михайловское…
Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а пошли прямо в старый, запущенный сад, “приют задумчивых дриад”, с длинными аллеями старых дерев, корни которых, сплетясь, вились по дорожкам, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать… На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анною Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощание принес мне экземпляр 2-й главы “Онегина”, в неразрезанных листках, между копий я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги с его стихами: “Я помню чудное мгновенье…”
Когда я собиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять: что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю. Стихи эти я сообщила тогда барону Дельвигу, который их поместил в своих Северных Цветах».
Давнее юношеское увлечение, минутное увлечение, выросло в любовь. Пушкин не скрывал своего чувства. Этой любви посвящены строки его стихотворения, ставшего знаменитым романсом. Страстные, вдохновенные строки говорят о любви:
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
Директор Пушкинского дома Николай Николаевич Скатов, автор книги о Пушкине «Русский гений», написал об этом стихотворении: «…Никто ни до, ни после Пушкина уже не создал в русской поэзии ничего подобного пушкинскому образу любви… Любви – в зародыше, в развитии, в становлении, в изжитости, любви в разнообразнейших состояниях».
Сам
