Вообще у моей матери всегда были верные друзья, потому что она сама была таким верным другом. Я говорю здесь о миссис Гендерсон, которую в нашей семье продолжали называть ее девическим именем, Эллой Фергюссон. Она тотчас же дала моей матери недостающие 20 фунтов, а мои дяди Лаудер и Моррисон поручились за уплату. Дядя Лаудер вообще во всех отношениях всегда приходил к нам на помощь своими советами и делом и заботился обо всем. 17 мая 1848 года мы покинули Данфермлин. Отцу моему было тогда сорок три года, а моей матери тридцать три. Мне же было тринадцать лет, а брату Тому шел пятый год. Это был прелестный мальчик, светлый блондин с блестящими черными глазами, всегда обращавший на себя всеобщее внимание.
Я хорошо помню то утро, когда мы покинули мой любимый Данфермлин. Я смотрел из окна глазами, полными слез, до тех пор, пока он не скрылся из вида. Самым последним исчез вдали старинный почтенный монастырь. В первые четырнадцать лет после этого прощания меня почти ежедневно волновала мысль, когда я увижу все это опять. Редко проходил день, чтобы я не вспоминал об этом и не представлял себе башню монастыря и на ней волшебную надпись: «Король Роберт Брюс». Все мои детские воспоминания, всё, что я знал о сказочном мире, находились в тесной связи с этим старым монастырем
и его вечерним звоном, раздававшимся в восемь часов и служившим для меня сигналом, что пора ложиться спать. Впоследствии, когда я снова увидел монастырь во время поездки в Англию, то написал об этом следующее в своей книге «Поездка американца на четверке лошадей по Великобритании»:
«Когда мы проезжали вдоль Пэндса, я поднялся со своего места в коляске, услышав звон монастырского колокола, раздававшийся в честь моей матери и меня. У меня задрожали колени, из глаз хлынули слезы. Мне казалось даже, что я теряю сознание, но все же я овладел собой. Я закусил до крови губы и мысленно говорил себе: “Что это такое! Успокойся! Возьми себя в руки!”. Но на всем свете не найдется других звуков, которые могли бы так взволновать мою душу, как этот нежный, мелодичный звон монастырского
колокола в Данфермлине.
При звуках этого вечернего колокола моя мать укладывала меня в мою маленькую колыбельку, и я засыпал под эту музыку невинным сном. И когда отец и мать нежно склонялись надо мной, то они по очереди рассказывали мне, что означает этот колокольный звон. Немало хороших слов я услышал от них под звуки этого колокола, и они запечатлелись в моей душе. И снова они раздались в моих ушах, когда я услыхал колокол, приветствовавший возвращение матери и сына с чужбины на родину. Ничто в целом мире не могло бы нам доставить такой радости, как звуки этого колокола, звонившего по случаю нашего приезда.
Руссо выражал желание умереть под звуки прекрасной музыки. Я же хотел бы – если бы мне предоставлен был выбор в этом отношении – отойти в другой мир под звуки нашего монастырского колокола, который рассказывал бы мне о жизненной борьбе, подошедшей теперь к концу, и призывал бы меня – как некогда призывал
