дочь, названная Еленой[69]. Появление на свет этой девочки было нежелательно темным силам, и меры были приняты, чтобы пресечь ее рождение. Во время этой беременности мать страдала мучительными приступами тошноты и рвоты; чтобы облегчить их, она начала принимать разные лекарства, часто без ведома врача, и в результате – она опасно занемогла. По совету врачей ее спешно увезли в поместье родителей в Псковской губернии, где продолжительное время мать оставалась настолько слабой, что не могла ходить и целыми днями лежала на диване в комнате, где висела большая картина «Моление о Чаше». Она полюбила эту картину и часто впоследствии вспоминала, жалея, что не увезла ее тогда с собой, и даже уверяла, что в профиль с распущенными волосами девочка напоминает ей Облик, запечатленный на картине.
(Девочка родилась настолько темной из-за сильнейшей желтухи и [с] такими темными волосами, что отец прозвал ее «калабрской разбойницей», прозвище это применялось и потом, наряду с другими, отнюдь не смущая девочку, привыкшую к ласковым шуткам отца.)[70] Физически девочка развивалась нормально, даже ускоренным темпом, ибо уже десяти месяцев начала ходить и говорить. Рано начала проявлять большую чувствительность и чуткость к малейшим оттенкам речи и проявлениям резкости и несправедливости. В трехлетием возрасте начались приступы необъяснимого плача, который переходил в неистовый крик. Ничто и никто не мог утешить ее. Не помогали и угрозы и устрашения. Приступы эти так же внезапно прекращались, как и начинались. Явление это стало постепенно слабеть и к пятилетнему возрасту совершенно прекратилось.
Девочка росла редко чуткой к красоте во всех ее проявлениях, особенно запоминала красоты природы. Также с трехлетнего возраста остались резко запечатленными поразившие ее красивые облики матери и брата.
Брат девочки умер пяти с половиной лет от дифтерита. Девочке уже шел пятый год. Мать стала больше заниматься ею и даже начала, шутя, учить ее читать. Так, девочка по утрам приносила матери в постель газету, и, пока мать пила свой чай, девочка, сидя в ногах ее кровати, спрашивала значение крупных букв, в большинстве случаев на столбцах покойников, и так незаметно, на газете, кубиках и картинках, девочка освоилась с азбукой и стала бегло читать. Так же быстро одолела и азбуки, франц[узскую] и немецкую; к шести годам свободно читала и даже писала на трех языках.
Несмотря на нянек и разных бонн и учительниц, девочка росла очень самостоятельной и больше всего любила играть и читать в одиночестве. Сверстницы утомляли ее и не оставляли никакого впечатления. Самостоятельность девочки сказывалась также в упорном отказе повторять слова молитвы, которую она и брат ее должны были читать перед сном. Девочка молилась своими словами о том, что ей было ближе всего. В семье существовал рассказ о том, как девочка молилась: «Боженька, спаси и сохрани папу, маму, бабушку и мою корову». (Корова была игрушечная, но настолько большая, что в густой траве ее принимали за теленка, что приводило девочку в восторг.)[71]
Интерес к книгам
В записях речь идет от третьего лица.
В оригинале текст вычеркнут.
В оригинале текст вычеркнут.
