если бы Акеми оказалась не в его вкусе.
Он сам к Америке привык быстро, в глубине души был даже рад, что покинул Японию и может стать частью западной цивилизации. Он старался перенять все традиции американской жизни: приглашал гостей на барбекю, ходил в рестораны и бары. Жены и подруги коллег так хотели принять Акеми в свой круг, и она тоже всей душой желала быть полезной мужу, но во время совместных выходов на природу была так напряжена, так неестественна, что Риоджи со смешанным чувством жалости и досады стал оставлять ее дома. Его английский был беглым и богатым, хотя и с легким акцентом. Как же иначе? В детстве у него был гувернер-англичанин, и отец посылал его стажироваться в Оксфорд. А вот Акеми английским совсем не владела, учить его не хотела, говорила, что ей язык не нужен. Когда к ней обращались, не в силах понять, что кто-то может не знать английского, Акеми мелко кивала головой и вежливо улыбалась, но в ее глазах металось смятение. Он, Риоджи, делал любимую жену несчастной. Сначала ему пришлось выдумывать всякие предлоги для ее постоянного отсутствия, а потом его женой все просто прекратили интересоваться. Когда родился сын, Акеми хотела назвать его японским именем, но Риоджи настоял на том, что сын будет Джоном. Акеми не возразила ему, но тайно плакала, уверенная, что имя защищает человека, а теперь ее ребенок останется без защиты и с ним может случится что-нибудь плохое.
Когда Джон был маленьким, Акеми была совершенно счастлива и спокойна. Риоджи был на работе и не знал, как она балует, холит и лелеет своего сынка. Как же иначе, ведь, он был "драгоценным подарком Неба". Машину она водить так и не научилась, сидеть за рулем казалось ей неслыханным, и когда в транспорте подросшему Джону никто и не думал уступать места, Акеми очень удивлялась. Джон рос изнеженным, инфантильным, незрелым. Акеми и не думала поощрять его взросление и даже представить себе не могла, что сын после учебы покинет их дом. Он был старшим сыном, других у них не родилось, и по японскому обычаю должен был бы остаться с родителями даже после женитьбы. Риоджи пытался уверить жену, что Америка – не Япония, и нельзя растить сына в такой расслабленности и беззаботности. Воспитанная в покорности, мягкая Акеми больше слушала, никогда не переча мужу, но Риоджи прекрасно знал, что она с ним не соглашалась: Джон – настоящее сокровище и его надо хранить в укромном и защищенном месте, то-есть дома, с ней.
Сын уходил из дому, иногда не приходил ночевать, стал скрытным и каким-то нервным. Риоджи ничего не замечал, а Акеми беспокоилась, но обладая характерным для японок гибким мышлением и чрезвычайно высоким порогом терпения, не раздражалась, была с Джоном молчаливой и тоже покорной, ведь он же мужчина. Несмотря на возражения Акеми, Джон уехал учиться в Йель. Акеми собралась было последовать за ним на кампус, но Риоджи категорически запретил ей это делать. На каникулы сын приезжал домой, рассказывал, что все профессора его хвалят, но Акеми только говорила ему, что надо больше работать. Джон был
