невинное существо, как агнец.…И когда наступает время испытаний, то именно ее и предназначают для заклания, во искуплений чужих грехов бессовестных нуворишей, о чем они взывают, как пастухи над новым человечьим стадом… Когда сменились пастухи, они согнали человечье стадо с нив и всех погнали, словно стада, на рынок – для продажи. А самых тонкорунных отогнали за бугор, где: одних – заставили пахать вместо волов, других – загнали в стойла для жеребцов, где те, вонзали в них шампуры – по сто раз на день, примеряясь, как лучше их, изжарить.
От беспредела и бескормицы редело наше стадо.…К тому же, все чаще в стаде стали появляться особи паршивые – те самые, кто прислушался к новым пастырям. А эти пастыри все стригли стадо, сдирая по три шкуры…
И как учил Антоний Сурожский:
«Грех одного всегда является мукой и губительством для невинного, – причем для самого прекрасного, для самого дорогого….».
И этим самым прекрасным и беззащитным существом – оказывается, как это и было всегда, стала наша женщина!
Вот я и написала о том времени баранов, когда героини моей повести предназначались на закланье, прошли через муки, но так и не дались на закланье!
Ну, а время, когда нас, словно стадо баранов гнали на закланье, оно уже прошло? Или же все еще впереди у нас, кто в образах прекрасных женщин…
Так что, читайте сами о том, что было с нами, не так уж и давно…
И помните, что наша женщина, хоть вовсе и не агнец, но она больше никогда не станет покорной жертвой – для закланий!
Предисловие
– А…а…а! Ма..а..ма! Мамочки…
Крупная и довольно красивая молодая женщина, с вздыбленным животом и разведенными в стороны ногами напрягаясь, пытаясь согнуться, помочь своему малышу появиться на свет…
Но сейчас она не такая красивая, потому как – потная вся, волосы прилипли ко лбу, вены вздулись, судорожно ухватившись руками, она так старалась, она ведь рожала! Она вроде бы уже не слышала, не соображала, и если бы не крики врача, то бы она вовсе отключилась бы, если бы не то, что из нее, так ей казалось, само вылезало.…
– Ну, же! Ну! Дуйся! Еще немного… – говорила врач, поглядывая сочувственно на роженицу.
– Мама! – обезумев от боли, истошно закричала роженица…
– Ну, ну, вот уже головка прорезывается…
Роженица тужится, напрягается и следом, по заведенному природой ритуалу все идет своим чередом и женщина рожает…
Но вот, наконец-то она, освобождаясь от желанной ноши, откинулась на спину, отключаясь…
Около нее забегали, закрутились врач и медсестры… Ей чудилось, что это она все рожает, нет, теперь она ничего не помнила.…
И только очнулась от крика его, своего, только что ею рожденного… Она ничего не видела, а только его одного, его единственного на всем белом Свете!
А оно… беспомощно, но уже такое до боли любимое, все еще в белых разводьях, свесив непропорционально скрюченные, заплетенные между собой крошечные ножки висело у врача на руке и…
У…а…а! У…а…а! У…а….а! – зашелся криком, беззащитный красный комочек.
– Кто? Кто у меня, – проговорила, волнуясь мать, пытаясь приподняться…
– У, горлопан, какой! Вот, полюбуйся! – и, повернув к ней, показала у младенца несомненный признак мужского естества. – Мальчик у тебя!…
– Мальчик… – сказала и заулыбалась счастливо…
Потом роженица в полу сознании, что-то про себя шептала пока принимали послед и, медсестра родильного отделения, над ней склонившись, услышала от нее такую фразу…
– Время баранов прошло, время баранов…
О чем это она? Причем тут бараны какие-то? Она что, бредит?
И почему это, прошло такое время? Ей непонятно, другим, как оказалось – тоже… Так может, стоит в том разобраться?
Ну, если и вы хотите об этом знать все, тогда я начинаю рассказ свой…
Итак,…
Часть первая. Столица
Едем
– Ну что, Натка, едем?
– Едем, – отвечаю не очень то уверенно, поджимая по себя ноги, сидя спиной к двери купе. А она моя напарница сидит напротив и так же с ногами, на этой же полке. Она хорохорится и делает вид, что ее все это окружающее не очень то и стесняет. Потому, отрываясь от чуть свободного пространства у окна, спрашивает, оборачиваясь, излишне радостно.
– А что так грустно? Неужели не рада?
– Не грустно,
