ругому, толкает, как мяч для пинг-понга, от одной неизбежности к другой, и мы плывем по течению вплоть до неминуемой смерти.
В двух словах: мой отец исключает идею свободы воли как таковую и полагает, что все мы в руках судьбы. Как говорит нудная вековечная пословица, ничего не случается просто так. (Кавычки закрываются.)
Мой папа – человек-легенда, по крайней мере, был таковым, пока не проиграл Нобелевку за математические исследования Пенджабу Шарме, своему протеже, ныне возглавляющему конкурирующую лабораторию в Университете Калифорнии. Статья о церемонии вручения заняла главную страницу «Нью-Йорк таймс», но не ввиду значимости Пенджаба, а потому что приблизительно через десять секунд после объявления премии мой отец метнулся на трибуну, сорвал с себя пиджак и галстук и швырнул их на стол, заорав при этом: «Вы, мать вашу, не увидите гения, хоть он влезет вам в самый мозг!» А потом, прежде чем его вывели охранники – вывели, фигурально выражаясь, на самом деле они просто плюхнули его животом на пол, – он изловчился ухватить бокал шампанского и запустить им в голову доктора Бартона Мериуэзера, порезав таким образом левую бровь высокочтимого доктора.
Когда мама пришла забрать отца (она давно уже перестала посещать церемонии награждения, считая их «сборищем чокнутых, которые только меряются фигуральными пиписками» – удивительно меткое замечание), она лишь сухо спросила:
– Полагаю, ты и это считаешь предначертанным судьбой? Годы напрасной работы и репутация, рухнувшая в один миг, – все это было предопределено?
Отец прикусил губу и, надувшись, стал смотреть в окно автомобиля.
Так вот, если верить моему отцу, тот день – день, когда все и началось, – тоже был назначен судьбой. Ведь случайных совпадений не бывает, и он построил всю свою жизнь, доказывая это утверждение. Вам придется поверить – прошлым вечером у меня в метро вытащили кошелек совсем не просто так. И тот факт, что я заметила пропажу лишь утром, уже выйдя из дома, – тоже часть божественного замысла. А когда я это заметила, я как раз размышляла о том, что через час ко мне в кабинет заявятся чуть ли не самые важные клиенты моей фирмы, а я, будучи исполнительным креативным директором, до сих пор не придумала, как сделать эротичными подгузники для взрослых. И поскольку я была слишком поглощена своими мыслями, я не сразу сообразила заблокировать кредитные карты или заявить о пропаже. Вместо этого я понеслась в ванную, где все еще мылся Шон, потому что он – тоже не случайно! – проспал, и закричала, что возьму у него сорок баксов и проездной. А когда я полезла за этими сорока баксами, я увидела вчерашний чек из нового бара на Сикстин-стрит – «Виноград», – хотя Шон вчера сказал мне, будто собирается к своим компьютерным гениям. А когда я изучала этот чек, попутно засовывая деньги в карман (кошелька-то не было), мне на телефон пришло оповещение о том, что Теодор Брэкстон – мой бойфренд времен колледжа, которого я гуглила как раз вчера вечером, – хочет стать моим другом. Я запаниковала – ненадолго, но сильно, – вдруг он почувствовал, как я на него таращусь с безопасного расстояния, которое может обеспечить лишь анонимный IP-адрес? Так вот, я пытаюсь осознать тот факт, что Теодор Брэкстон в свою очередь тоже может за мной следить – не говоря уже о моих размышлениях относительно чека, бара и пропавшей кредитки, – но тут жужжит телефон и приходит сообщение от моей начальницы:
Уилле Чендлер-Голден от Ханны Бернетт.
Желудочный грипп. Не могу ногой шевельнуть. Не приду. С подгузниками сама разбирайся. Стяни со всех штаны! (В прямом смысле.)
Я тяжело вздыхаю и кричу Шону, чтобы он заблокировал мою кредитку. Потом запихиваю чек в набитый деньгами карман и несусь к двери, забыв, что домработница опять натерла полы маслом Мерфи, хотя я сто раз просила этого не делать. Каблук новых туфель не выдерживает, я пытаюсь бороться с силой притяжения – выворачиваю руки, сжимаю сухожилия, – но все тщетно. Я приземляюсь точно на задницу, и тут – несмотря на положительный тест четыре дня назад – начинается менструация.
Да, мой отец сказал бы, что все это не случайно, так и должно было быть, и неважно, что я делала тем утром или что Шон делал прошлой ночью, в любом случае я лежала бы сейчас на жирном полу, растянув сухожилие и провалив очередную попытку зачатия. Он принялся бы рассказывать про земную ось, и гравитацию, и человеческую психологию, и всевозможные алгоритмы, про которые я давно уже перестала слушать (ограничившись лишь его бестселлером «Ваш ли это выбор? Почему вся ваша жизнь может выйти из-под контроля»). Мой отец заявил бы, что все это – часть грандиозного плана, и мудрее всего просто подчиниться обстоятельствам. Миллионы его читателей так и делают. (Он уже говорил вам, что этот самый бестселлер сорок две недели возглавлял список продаж? Нет? Не говорил?)
Я поднимаюсь, привожу в порядок юбку, и мне приходит в голову мудрая мысль: несмотря ни на что, Нобелевку отец не получил.
Но мудрой я стала не сразу. Это случилось потом. Поэтому продолжу свой рассказ.
2
Видел
