style="font-size:15px;"> – Штерна не покинет Польшу без детей… – строгое, красивое лицо доктора Горовиц, неожиданным образом напомнило ему покойную Кукушку, – можно не сомневаться. А если она с братом связалась, с мистером Ягненком, так сказать? Он в армии Паттона обретался. Полковник, кавалер Медали Почета, в тридцать лет. Ничего, скоро он у нас на электрический стул пойдет. В СССР тоже не церемонятся с изменниками, будь они хоть дважды Герои Советского Союза… – сестра и брат, объединившись, могли вывезти на юг, в горы, не только пару близнецов, но и половину Польши.
– От Польши и так едва половина останется… – по дороге они обгоняли бесконечные колонны беженцев, бредущих на запад:
– Нижняя Силезия отойдет Польше и будет полностью очищена от немцев, – сказал Эйтингон товарищу Яше, – как мы сделали в Восточной Пруссии. Здешних бюргеров мы отправим в лагеря… – просматривая материалы досье, Эйтингон мурлыкал себе что-то под нос.
Фотографий близнецов у них не было, и быть не могло.
В альбоме Паука имелся только один снимок, девятилетней давности. Доктора Горовиц сфотографировали с двумя кружевными свертками. Эйтингон вгляделся в лицо женщины:
– Они с Кукушкой дальние родственницы, но похожи. Обе смахивают на Мэтью. Он, как две капли воды напоминает вице-президента Вулфа. Такое случается, в семьях… – Эйтингон почти убедил себя в смерти Кукушки:
– Она утонула в Татарском проливе, и ее отродье мертво… – у них не было фотографии Марты, – девчонка, наверняка, не пережила войны. Но если пережила, то она прячется где-нибудь в Панаме, не представляя для нас опасности. Ее поиски можно отложить… – пани Штерна, вкупе с новым мужем, и представляла ту самую опасность. Снимка близнецов не существовало, но Кардозо выдал их полное описание:
– Я видел мальчиков, в последний раз, летом сорок первого года, перед арестом… – он отер глаза, – меня отвезли в Аушвиц, погибла моя вторая жена и дочь… – Кардозо объяснил, что узнал о расстреле Мон-Сен-Мартена от заключенных, бельгийских подпольщиков.
– Я, разумеется, участвовал в лагерном Сопротивлении… – уверенно сказал врач, – выхаживал людей, после пыток, помогал тем, кто собирался бежать… – Кардозо, якобы, отказался трудиться на немцев:
– В госпитале я бы имел доступ к лекарствам, но я не мог пойти на компромисс. Мне дорога честь ученого… – Наум Исаакович не верил ни одному слову Кардозо, но спорить не стал:
– Какая разница? Он нужен для работы. Пусть врет. То есть он свои слова правдой считает. Так легче жить, конечно… – Эйтингон взял с собой товарища Яшу, из-за его безукоризненного польского языка, отличного идиш, и яркой, еврейской внешности. Номер Серебрянскому набивать не стали:
– Не во всех лагерях такое делали, – заметил Эйтингон, – а тебе потом придется татуировку сводить. И вообще, ты не сидел в лагере, ты воевал в партизанском
