пыт подсказывал, что телята пахнут иначе, да и не бывают так закутаны. А этот шарик был завернут с головы до ног в большой серый платок поверх неприглядной шубейки. Маленькими валенками он отмерял расстояние от деревни, где за околицей его и приметила старая хищница. И хотя расстояние от деревни до хутора, куда держала путь добыча, было неблизким, так и не решилась напасть. Иногда девочка останавливалась и, обернувшись, тоненьким голоском произносила, – Собачка, иди домой, а то замерзнешь.
Утомленная неблизкой дорогой волчица приседала на едва заметной тропинке, прислушиваясь к человеческому голосу, но как только добыча трогалась с места, медленно вставала на подкашивающиеся ноги и бежала, боясь упустить ее из вида. Голод напоминал о себе урчанием и спазмами в пустом желудке. После пойманного позавчерашним утром зайца, не удалось добыть ничего. Была она старая, умудренная нелегким опытом выживания в степи, в прошлом – вожак стаи. Теперь же, сама покинув свою стаю, жила в полном одиночестве, добывая себе пропитание. Делать это становилось с каждым днем всё труднее. Крупная добыча теперь уже и не снилась в неспокойных звериных снах, мелкие же зайцы отнимали все оставшиеся еще силы, петляя по бесконечной степи, заваленной белыми сугробами. Теперешняя нерешительность обернулась неудачей. Легким дуновением ветерка до ее чутких ноздрей донесся едва уловимый запах дыма. Перейдя через замерзший ручеек, девчушка повернула на переметённую снегом дорогу у подножия высоченного холма. За тем холмом, волчица знала, есть человеческое жилье. Широкая, наезженная санями дорога, огибая гору, постепенно поднималась вверх, туда, где могли быть люди. Не смотря на это, она упрямо семенила за ребенком. Голод заглушал голос разума, но разум, еще не заглушенный голодом, запрещал нападать на пусть и маленького, но человека. Наверху, за вершиной, расстилалась необъятная плоская равнина. Показались соломенные и камышовые крыши небольшого хуторка, состоящего из нескольких аккуратных крестьянских хаток, сложенных из самана и беспорядочно разбросанных в степи. Каждый домик окружали занесенные теперь снегом, почти по самые макушки, плодовые деревья, да обнесенные плетнями огороды. Ограждения напоминали о себе лишь одиноко торчащими из сугробов кольями. В некотором удалении от домов стояли сараи, так же по самые крыши заваленные снегом. Подходы к ним были прокопаны в высоких сугробах.
– Вон и дом мой, – обрадовалась девчушка, – там тепло! А ты тоже беги к себе, – обернулась она к преследовательнице.
Но та, непонятно на что надеясь, назад не повернула. Присев на дороге, не мигая долгим желто-зеленым взглядом смотрела на девочку, словно сожалея о своей нерешительности. На тропе, ведущей к домам, показался высокий, худой мужчина, закутанный в овчинный тулуп, видимо ожидавший девочку. Едва увидев ее, мужик ускорил шаги.
– Папа! Папа, – закричала обрадованная дочь, – а меня собачка провожала.
Заметив зверя, мужчина беспомощно огляделся в поисках хоть какой-то палки. Но вокруг, сверкающе-слепящей синевой, поблескивал снег. Оставалось только сожалеть, что под рукой нет даже плетня, из которого можно было бы выдернуть кол. Волчица, чувствуя свое превосходство, медленно и даже нехотя, повернулась и не оглядываясь затрусила в обратную сторону.
– Совсем не боятся! – возмущенно пробурчал запыхавшийся мужчина, приблизившись к дочери. Он взял ее на руки и с сожалением смотрел вслед удаляющемуся зверю. Подошедший в это время от крайнего дома сосед тоже оказался с пустыми руками.
–Эх, берданку бы! – с сожалением воскликнул отец девочки
– От голода это они, – равнодушно махнул рукой сосед, – вон у свояка в деревне крышу раскопали на катухе, да овец порезали – мало в этом году зайцев, мор на них по осени был, вот и ищут добычу. А ты бы не отпускал Анютку одну-то к бабушке, – посочувствовал он. Старая зверюга, осторожная, вот и не напала. Не ровен час на стаю нарвется…
Они медленно подходили к жилью. На улице было холодно: пар клубами валил изо рта, намерзал на усах, инеем оседал на бровях. Отец чувствуя себя виноватым прижимал дочь к груди и на справедливое замечание соседа ничего не ответил.
– Ишь, морозяки какие! Давно таких не было – все так же спокойно продолжал рассуждать сосед.
Незаметно подошли к беленой хате, крытой камышом. Из под белого покрова едва виднелись окна, разрисованные узорчатым инеем. Из дверей высунулась непокрытая головка молодой девушки. Она увидела подходивших и позвала: «Отец, иди обедать, тебя только ждем».
Хозяин повернулся к соседу и его маленькой дочери:
– Пойдем с нами обедать, Харитон. Анютка тоже голодная, поди. Шутка ли: из деревни пешком! Мои бабы нынче вареники лепили.
Дочка украдкой бросила красноречивый взгляд на отца. Тот, заметив его, согласно кивнул головой.
– Можно, конечно, ежели вареники. У нас некому их лепить. Нюрка когда еще научится, – оправдывался он.
Окутанные морозным облаком ввалились в натопленную избу,
