уборка мусора и очистка двора возлагались на фермера, и он решил заняться этим после окончания летних работ, чтобы не отвлекать работников в страдное время. С одной стороны, это был вопрос выгоды, с другой – результат глубокого равнодушия беррийца, который вечно оставляет дело незаконченным, как будто после каждого усилия его истощенная энергия требует отдыха и, прежде чем завершить дело, ему необходимо насладиться праздностью.
Марсель сравнивала этот грубый, отталкивающий быт богатого земледельца с полной поэзии скромной жизнью мельника, и ей хотелось поделиться с ним своими мыслями, но она не могла вымолвить ни слова, оглушенная отчаянными криками потревоженных и застывших от ужаса индеек, шипением гусынь, окруженных своими выводками, и лаем четырех или пяти тощих рыжих собак. День был воскресный, быки оставались в стойлах, и работники, одетые по-праздничному в ярко-синее сукно, стояли у ворот. Они с удивлением смотрели на въезжавшую во двор повозку, но ни один из них не потрудился сообщить фермеру о приезде гостей. Большому Луи пришлось самому ввести госпожу де Бланшемон в дом; он вошел запросто, не стуча, и позвал:
– Госпожа Бриколен, пойдите-ка сюда! К вам приехала госпожа де Бланшемон.
Это неожиданное событие всполошило всех трех хозяек, которые только что вернулись от обедни и жевали на ходу свой незатейливый завтрак. Они совсем растерялись и смотрели друг на друга, недоумевая, что надо сделать и что сказать в таком случае; и, когда Марсель вошла в комнату, они еще не сдвинулись с места. Перед ней стояли представительницы трех поколений: мать Бриколена – неграмотная старуха, в крестьянском платье; госпожа Бриколен, жена фермера, одетая немного наряднее, чем ее свекровь, и похожая на домоправительницу деревенского кюре; она умела разборчиво подписать свое имя и находила в Льежском альманахе{8} часы восхода солнца и фазы луны; и наконец очаровательная мадемуазель Роза Бриколен, в самом деле свежая, словно роза мая; она запоем читала романы, умела вести запись хозяйственных расходов и танцевать контрданс. Девушка была без чепчика, в прелестном розовом кисейном платье, которое чудесно обрисовывало ее красивую фигуру; сшитое по последней моде, с чересчур облегающим лифом и узкими рукавами, оно излишне подчеркивало округлость ее форм. Восхитительное личико дочери, лукавое и вместе с тем наивное, сразу сгладило неприятное впечатление от злой и кислой физиономии матери. У бабушки Бриколен, загорелой, морщинистой крестьянки, много видевшей на своем веку, выражение лица было открытое и смелое. Три женщины стояли и растерянно глядели на гостью. Старуха Бриколен простодушно спрашивала себя: кто эта молодая красивая госпожа? Уж не та ли, что лет тридцать назад несколько раз приезжала в замок (то есть мать Марсели, хотя она и слыхала о ее смерти)? Госпожа Бриколен, фермерша, досадовала, что, придя из церкви, поспешила надеть поверх коричневого шерстяного платья кухонный передник. А
