на, мог одним-двумя словами разрешить неразрешимые проблемы – как научные, так и нравственно-этические, а нередко понимал выкристаллизовывающуюся идею раньше авторов.
Да, это было невероятно, да, это было необъяснимо, но к этому просто привыкли.
Да, Свиридов кроме всего прочего обладал возможностью мысленно связываться с каким-то информационным полем или с чем-то еще, и об этом более или менее знали все экстрасенсы.
Да, мальчики обладали неизвестными никому знаниями о своих мамах, и удивительным образом этими знаниями не пользовались.
Да, все уже привыкли, что на заседании Ученого совета Виктор Скворцов мог высказать абсолютно бредовую идею, которая через пару минут становилась столь же абсолютной догмой, и что с подобной идеей могла выступить на совете и Виолетта Ерцкая.
Только Виктор высказывал свои идеи эмоционально, но совершенно без стеснения, а Виолетта ужасно стеснялась, хотя все уже привыкли к ее неординарному мышлению и безусловной талантливости.
Да, толстая амбарная книга протоколов заседаний Ученого совета была ценнее любого выпуска Трудов Академии Наук, а чистые страницы, которые Полина оставляла после каждого заседания, и где появлялись рукописные заметки ведущих специалистов, служили таким важным источником дальнейших открытий …
Да мало ли что еще в деятельности НИПЦ ГАМ нормальный человек счел бы невероятным и абсолютно невозможным …
НЕУЖЕЛИ ЭТО ВОЗМОЖНО
Недалеко от Москвы, продолжение
Не страшно потерять уменье удивлять,
Страшнее потерять уменье удивляться.
А. Городницкий
ЭТИ ЧЕРТОВЫ ТРЕКИ
У ВЛАДИКА
На лестнице Свиридов догнал Авдоконихина. Тот с большим трудом преодолевал ступеньку за ступенькой.
– Доброе утро, Елизар Болеславович! Почему лифтом не воспользовались? Владик и то пользуется.
– Здравствуйте, Анатолий Иванович. Вот ему-то как раз и не мешало бы пользоваться лестницей. А я для тренировки …
Как всегда дверь в квартиру Ники и Владика была нараспашку.
– Здравствуйте, драгоценная Вероника Константиновна! – и Авдоконихин поцеловал Нике руку.
– Здравствуйте, не менее драгоценный Елизар Болеславович! – не преминула съехидничать Ника. – Проходите, пожалуйста.
– Привет, Никанор! Как поживаете?
– Привет, Толя! Мы поживаем хорошо. Можешь нас погладить.
И Ника подставила Свиридову свой круглый живот, и Свиридов осторожно его погладил.
Нику сразу выгнали гулять на балкон и она устроилась в удобном шезлонге под разноцветным балдахином.
– Владислав Юрьевич обещал сегодня показать демонстрационную модель лазера для проведения тех экспериментов, о которых мы с вами говорили …
Для Авдоконихина здесь, в просторной лаборатории Владика, было установлено персональное кресло, которое он и занял.
– Для начала я бы попросил кратенько изложить наши позиции … Простите консерватизм старика!
– Вы напрасно называете это консерватизмом, Елизар Болеславович. Это школа – осмысливать пройденное перед тем, как начинать новое. Я прав, дядя Толя?
– Безусловно. Поэтому кратенько повторим пройденное …
И Владик неторопливо и методично подытожил результаты уже проведенных экспериментов.
– Сегодня мы запланировали проверить возможности объекта … ничего, дядя Толя, что я тебя так? Возможности объекта влиять на лазерный луч и, возможно, на лазерное излучение в более широком объеме.
– Давайте начнем …
Владик включил рубиновый лазер и его луч высветил на другой стороне комнаты небольшую красную точку. Но дальше …
Результаты нигде не фиксировались, но они вызывали у профессора Авдоконихина сильную растерянность – Владик реагировал значительно спокойнее.
Луч лазера начинал расширяться, пятно блекло и расплывалось, затем это размытое пятно начинало ползать по стене и, наконец, оно исчезало со стены и появлялось на противоположной стене, позади прибора. Свиридову удалось так же рассеять лазерный луч до полной его невидимости. Пришлось воспользоваться дымом для подсвечивания траектории луча, и стало видно, как луч размывается на небольшом расстоянии от источника.
Потом Авдоконихину стало еще страшнее – подобные «фокусы» Свиридов проделывал с когерентными пучками других частот видимого спектра.
– Не
