правда, выглядела заметно скромнее. Два длинных асфальтированных перрона с чугунными свечками фонарей, а рядом – приземистая постройка столетней давности с покатой крышей и желтушными стенами. Оставалось только гадать, по каким критериям её умудрились причислить к архитектурным памятникам и уберечь от сноса.
На перроне было немноголюдно. Те, кто ехал на работу или учёбу, предпочитали воздушный транспорт, благо маршрутки-аэрокары курсировали бесперебойно – одна, похожая на серебристую черепаху, как раз уносилась в сторону Медноярска.
Физический принцип, позволяющий железякам летать без крыльев, имел официальное, строго выверенное название, которое занимало три строчки. Дубы-гуманитарии вроде Юры понимали в этой формулировке только предлоги, поэтому называли конструкцию «антигравом», вызывая зубовный скрежет у технарей.
Полёт от посёлка до города занимал две минуты. Буквально – взлетел и сел. Но именно эта скорость и раздражала Юру – ему хотелось растянуть путешествие хотя бы на четверть часа, поэтому каждое утро в будни он приходил к железной дороге. Рельсовые пути до сих пор использовались, в отличие от автомобильных. Когда дешёвый «антиграв» пошёл в серию, бензиновый транспорт продержался ещё лет десять, но потом благополучно издох.
Тихонько тренькнул сигнал входящего вызова. Браслет мягко засветился, Самохин ткнул в него пальцем.
– Алло, Юрец?
Капсула, вживлённая в ухо, давала роскошный звук – голос рождался, казалось, непосредственно в голове. Некоторых товарищей с тонкой душевной организацией это нервировало, Юра к ним, однако, не относился.
– Здорово, Серёга.
– Ты на станции?
– Да. А вы – как обычно? В третьем вагоне?
– Не, в последнем сегодня. Поэтому и звоню. Лень было переходить.
– Понятно.
Самохин побрёл назад по перрону, лениво глядя по сторонам. Посёлок с платформы почти не просматривался – мешали заросли дикого кизила и тёрна в осеннем золотом камуфляже. Да и вообще, у Юры на этой станции всегда возникало чувство, что двадцать первый век остался за поворотом.
Перроны, поля, гора с израненным боком и огородами у подножья – всё здесь было, как двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад. Даже запах опавших листьев, сжигаемых на кострах, как будто пришёл из прошлого, чтобы сладко пощекотать ноздри и вызвать в груди непонятное щемящее чувство, мираж воспоминаний о чём-то, чего Юре видеть не довелось.
Но ностальгический флер развеялся, едва показалась пригородная электричка – лёгкая, почти бесшумная, с фиолетовыми бортами и округло-скошенной мордой. Лоснясь от гордости, она ловко вписалась в жёлоб между двумя платформами. Самохин, войдя в вагон, отыскал там Серёгу – своего однокурсника – и Андрея с химфака. Плюхнулся с ними рядом, спросил:
– А Светку где потеряли? И эту, рыжую?
– Нету их. Опоздали.
– Обе?
– Комсомольская солидарность.
– Вопрос
