и надписями (он машинально прочёл ближайшую: «Меченый – гнида»). Из-за немытых стёкол донёсся шорох, тихий и монотонный, и стало понятно, что на улице дождь. Этажом выше зазвучали шаги – навстречу кто-то спускался. Чтобы его увидеть, Юра повернул голову…
И наваждение развеялось. Словно неведомый режиссёр, спохватившись, отодвинул из поля зрения декорацию, оставшуюся от другого спектакля. Солнечный свет ворвался в окно, которое вновь обрело прозрачность, а воробьи продолжили свой базар.
Страха на этот раз почему-то не было, вместо него пришло понимание, что увиденное сейчас – фрагмент из предрассветного сна, осколок памяти, вспыхнувший неожиданно ярко и потому показавшийся столь реальным.
Самохин остановился, пытаясь вспомнить ещё какие-нибудь детали, но безуспешно. Сон опять растворялся, отползал куда-то в тёмный уголок разума, как хищник, который понял, что его обнаружили слишком рано.
Уже привычным движением Юра поднёс к глазам ладонь с меткой. Как и ожидалось, рубцы опять покраснели, но ненадолго: кожа быстро возвращала себе нормальный оттенок.
Выйдя с лестницы на третий этаж, он взглянул на часы – три минуты до конца пары. Коридор был всё ещё пуст, лишь напротив лекционного зала сидела на подоконнике девица в джинсах, кроссовках и чёрной майке. Её тёмные, с лёгкой рыжинкой волосы, обрезанные по-спортивному коротко, топорщились, как антенны.
Звалась она Галка Кнышева, училась с Юрой в одной группе, а в общении была простая, как три копейки, что и не замедлила подтвердить:
– Здорово, Самохин. Свадьба когда?
– Не понял?
– Да ладно. Давай колись, чё за тёлочка, с которой сейчас пришёл.
– А ты откуда…
– Из окна, откуда ж ещё. Сижу, развлекаюсь – первую пару всё равно проспала.
– Тьфу, ёлки. Такта у тебя – ни на грош. Нет чтобы проворковать: «Ах, Юрий, что за прекрасная незнакомка?»
– Девка прикольная, только худая больно – смотри, как бы ветром не унесло. С какого факультета?
– С филфака. Я бы, Галка, таким как ты вообще запретил на окнах сидеть. Чтоб народ не смущали зря.
– Всех не перевешаете, сатрапы.
Она спрыгнула с подоконника – крепенькая и вертлявая, как юла. Надсадно и хрипло грянул звонок, прокатился эхом по коридору. Народ повалил из аудиторий, университет загудел, и уже трудно было поверить, что три минуты назад некий двинутый первокурсник стоял на лестнице, ловя отголоски сна.
– А, Юрец, – Сергей протянул лапищу. – Куда ты вчера пропал? От ректора не вернулся. Я уж думал – выгнали, что ли? Хотел позвонить, но забыл, завертелся как-то.
– Весь в трудах, в заботах?
– Не, ну а чё? Нас на тренировке вчера вообще загоняли…
– Ты с ним, Серёга, лучше не спорь, – встряла Кнышева, – он сегодня злой как собака. Меня хотел запретить.
– Чего? – бравый форвард слегка завис.
– Ага, сама прифигела.
Юра, оставив
