приближалась, судя по звуку – на приличной скорости, и я уже начала надеяться, что она проследует мимо, но внезапно почти у меня над головой взвизгнули тормоза, и шум мотора заглох. Хлопнули дверцы. Раздались возбуждённые голоса.
Стараясь по возможности держаться вплотную к укрывающему меня склону, я затрусила прочь, подальше от места происшествия. Но уже через десяток шагов правое колено, уже опухшее до безобразия, отчаянно разболелось. Зашипев сквозь зубы, я попыталась продолжить путь медленнее, припадая на одну ногу, но к боли в ноге внезапно добавилось сильное головокружение, а с ним накатил такой приступ тошноты, что меня скрючило в три погибели. Опустившись на корточки, я принялась содрогаться в рвотных позывах. Желудок мой пустовал уже несколько дней, поэтому наружу выплеснулось лишь немного морской воды, которой я наглоталась при погружении, но и этого хватило, чтобы силы окончательно покинули меня. Голова продолжала кружиться, небо и море менялись местами, и я, внезапно потеряв интерес ко всему на свете, опустилась на мокрую гальку, внезапно показавшуюся мне мягкой, как перина…
В жизни всё повторяется дважды,
Но в виде драмы только однажды,
А во второй раз насмешки вроде бы,
В виде пародии, только пародии.
Эти строчки всплыли из глубин моей памяти, когда я пришла в себя и обнаружила, что лежу в постели, в одиночной палате, с полным отсутствием одежды на теле и перебинтованной головой. Совсем как два года назад, в клинике Оазиса. Дежавю оказалось так сильно, что первым сделанным мною движением было судорожное ощупывание лица. Я почти верила в то, что обнаружу на нём плотную повязку, прикрывающую свежие раны, но пальцы наткнулись на тёплую кожу. Испустив невольный вздох облегчения, я уронила руку на постель и уже спокойнее стала вспоминать всё со мной произошедшее. А чем больше вспоминала, тем больше преисполнялась уверенности в том, что, вопреки продолжающим вертеться на уме стихотворных строчкам, пародии мне ждать не стоит, а предстоит ещё одна драма. Возможно, она же – заключительная.
Если я оказалась в больнице (а где же ещё?), то здесь явно не обошлось без полиции. А с полицией с некоторых пор у меня связаны не самые приятные впечатления. А ещё я хорошо помнила молчаливое равнодушие людей на причале, когда ховриновские молодчики вытащили меня из катера и поволокли к машине. И всё это вместе ясно подсказывало мне, что Ирэн очень быстро узнает о моём местоположении.
Хотя, с другой стороны, чем мне это может грозить? Возвращением в Оазис? Теперь, когда Ховрина нет в живых, мстить мне некому, а Ирэн вряд ли захочет уничтожать ходовой товар. Меня легче подлечить и продать новым владельцам, как она и грозилась сделать изначально. В этом, конечно, нет ничего хорошего, но я хотя бы получу отсрочку. И может быть из того места, куда меня продадут, легче будет совершить побег, чем из Оазиса?
Но тут память подсунула мне на удивление чёткое и объёмное
